Мой первый. Мой лучший.

Авторы: ferrum_glu, Ravage_kitty
Вселенная: AU
Пейринг: Оптимус Прайм/Джазз
Рейтинг: NC-17
Жанр: Драма. Приключения. Романтика.
Предупреждение: Слеш, повествование от первого лица.

*
Трасса. Чужое небо - низкое, тяжелое. Рисунок созвездий, проступающий в темной дали - непривычный, рваный и разреженный. На этой планете умели строить дороги почти так же хорошо, как и на Кибертроне. Они знали, как сделать качественное покрытие, избежав трещин и стыков плит. Они знали, как развести встречные потоки движения. Эти существа умели производить транспортные средства разной степени сложности - наземные, летающие и даже плавающие. И им тоже были известны механизмы, умеющие… убивать.

Они называли творения своего разума машинами. Но их машины оставались просто машинами, а они - мыслящие существа - их полновластными хозяевами. Мы же оставались собой - космическими странниками с кибертрониевым корпусом, сложной электронной начинкой и живой Искрой. Чужаками без родины и убедительной надежды на изменение своей незавидной участи.

Изредка я позволял себе прокатиться по местному шоссе в альтформе кибертронского грузовика, чтобы хоть на короткие мгновения представить, что я на родной планете. Для этого мне нужно было лишь слегка изменить свой корпус. Если бы я захотел, то смог бы без труда полностью замаскироваться под их машины и двигаться в общей массе. Но я предпочитал не рисковать и появлялся на дорогах этой планеты лишь в малонаселенных местах, в часы, когда эти существа погружались в спящий режим.

В тот день я уехал с нашей секретной базы, оставив распоряжение - вызывать меня лишь в экстренных случаях. Желание остаться одному и отвлечься я не считал пустой прихотью — это было одно из условий пополнения резерва душевных сил. Наблюдая за пейзажами чужого мира, мне удавалось успокоить нейросеть и чувство тревоги словно бы уходило на второй план.

Именно здесь, на расстоянии сотен парсеков, я остро, словно зверокон, переживал подпрограммную тоску по месту активации. Еще более остро я чувствовал свое одиночество и отчужденность от тех, о безопасности которых заботился. Иногда мне казалось, что энергия моего поля слишком жесткая для них. Я понимал, что их может отпугнуть тот факт, что я не могу быть целиком на их стороне. Что, несмотря на автоботскую инсигнию на плече, я отлично понимаю и правоту представителей алого знака, и правоту знака фиолетового. Мы не могли быть порознь - только вместе. Но десептиконы - как и тогда, перед восстанием - не станут слушать моих слов, автоботы - отшатнутся в ужасе, если я их произнесу.

Тем не менее, планета, где располагалась наша теперешняя база, была маленьким мирным уголком, его красоты приносили долгожданный покой. Она щедро делилась со мной тем, что имела, не спрашивая ни о моих сомнениях, ни о знаковой принадлежности. Она была прекрасна, я полюбил ее. Это единственное, что мне осталось в моем одиночестве и отчуждении от врагов и соратников. Непрограммируемая, нелогичная любовь к жизни осталась последним смыслом, согревающим мою Искру. Если отнять эту любовь - кем я стану?

*

Было холодное время местного астроцикла, когда эта планета, седьмая по счету в своей системе, максимально удалялась от огромного, ярко-красного солнца. Природа было прекрасна. Фантастические, с белыми шапками кристаллической воды, горы на горизонте, серые скалы слева от прямого, как стрела, шоссе, и обрывистый берег океана - справа. И почти ни одного живого существа вокруг. Для жителей этой планеты климат данного ее уголка был крайне неблагоприятен, но мне подходил идеально. Бурные волны, разбивающиеся внизу об острые камни, распадались на миллионы маленьких капелек соленой жидкости, взлетали вверх фонтанами белой пены и попадали на мою разгоряченную броню. Здесь даже сама мысль о войне и противостоянии двух рас трансформеров казалась нереальной. Вечерняя прохлада окутывала мои плечи. Я настроил датчики чувствительности на полный спектр ощущений. Казалось — прикоснись с моему металлу легким перышком, и я вздрогну. Сегменты моего корпуса вибрировали и стонали. Особая сила, освобождающаяся только в альтформе, разливалась по системам. Скорость вытесняла из моей Искры старую боль и приходящее порой смятение.

Было большой удачей, что мелкозернистое покрытие их дорог полностью выдерживало вес кибертронского грузовика. Все мы, находясь на этой планете, дополнили покрытие колесных систем, надев поверх кибертрониевых специальные протекторы из органических материалов с внутренней прослойкой воздуха. И тогда мое движение стало практически бесшумным. Я с усмешкой вспоминал малоэффективные местные механизмы, которые при работе ревели и гудели, извергая в атмосферу продукты неполного сгорания своего топлива. Но мой двигатель позволял тихо и быстро нестись сквозь вечерний воздух, едва касаясь упругими шинами ровной, черной, как застывшая извилистая река, поверхности.

На резких поворотах я перестраивал системы баланса всех двадцати двух колес. Оси двигались в разных плоскостях, гироскопы перераспределяли мой вес, и корпус с завышенным центром тяжести легко удерживался на резких изгибах шоссе, несмотря на большую для этих дорог скорость. Так же несложно было блокировать местные радарные установки и экранироваться от маленьких орбитальных спутников, следящих за этим сектором. Незачем было пугать местные службы наблюдения. Я никого не хотел озадачивать своими отлучками. Ни чужих, ни своих. Это была только моя личная тайна.

Счастье, которое я получал от движения, было сродни перезагрузкам от воображаемых гонок по кибертронским шоссе в моих снах - еще одни осколки воспоминаний о времени, когда я был абсолютно, как мне казалось, счастлив. По крайней мере, именно так я представлял системный экстаз, наступающий от удовольствия. Чужой закат летел мне навстречу. Воспоминания текли неторопливой рекой. Во время отдыха им позволялось приходить.

Я по-прежнему любил закаты. Было что-то мистическое в этом времени астросуток. В месте, где расположилась наша база, не было длинных прямых шоссе, совпадающих с точкой захода солнца за горизонт. Да и я больше не стремился догнать его. Мое солнце погасло давным-давно, а мне пришлось уйти в новую жизнь ради других бесчисленных солнц, без надежды, что какое-то из них станет мне родным.

Звезды, согревающие планеты, которые мы посещали, были разными. Белые, красные, пронзительно синие, с разной температурой и спектром излучения. Но с каждым солнцем у меня устанавливалось особое «взаимопонимание».
Это светило играло со мной в прятки, выглядывая из-за красных стройных стволов горных растений с пышными кронами. Оно мелькало сквозь их частокол, слепя и гипнотизируя датчики, пропадало из вида, а потом, когда дорога резко изгибалась, вдруг вылетало на небосклон во всей своей красе и зависало над горизонтом, пронзая ярким светом тяжелые черные тучи. Когда оранжевые лучи вырывались из их клубящихся животов, как огни прожекторов огромных транспортных шаттлов, эти скопища морской воды, рваными клочьями несущиеся над поверхностью океана, превращались в фантастических живых существ. Высокие волны доставали их края, вода небесная и земная соединялись, и тогда казалось, что у туч есть ноги.

*
Те, кто пошел за мной, считали меня всесведущим, едва ли не читающим в будущем, и верили каждому моему слову. Мой авторитет для них был неоспорим. Мне порой казалось, что они свято уверены, что я способен вернуть утраченный ими Золотой Век. Хотя не раз я говорил им, что оглядываться назад - это убивать себя снова и снова. И мне не нужен был их пресловутый Золотой Век, моя память, увы, не умерла с Орионом Паксом, и эта память говорила мне о том, что именно в Золотом веке началось наше разделение. Было ли оно неизбежным? Нет. Внешняя сила умело разделила нас и готовилась полноценно властвовать. У этой внешней силы не было физического корпуса, не было собственного имени, но я знал, насколько она опасна. Мысли об этом убивали меня каждый орбитальный цикл. Почему до сих пор я не смог найти ответ, как бороться с этим? Почему это мучило меня, заставляло вот так срываться с места и уезжать в ночь? А еще я постоянно ощущал что-то тяжелое, темное, загнездившееся в моей Искре ледяным куском космической пустоты? Что-то, словно полузабытый кошмар, приснившийся еще в давние благополучные времена и навсегда засевший в подпрограммах.

Твои холодные и злые окуляры, Мегатрон, смотрящие на меня в упор, за секунду до выстрела...

Холод той внезапной смерти до сих пор саднил, и, словно осколок стабильной плазмы, сидел где-то глубоко внутри моих систем жизнеобеспечения. Он стал еще одним моим врагом... Будто у меня их было мало!

Порой я не замечал ничего астроциклами, но порой это странное смятение приходило без всякой причины. И заставляло меня надолго впадать в меланхоличное состояние, либо проявлялось неожиданными всплесками ярости. И часто я прилагал немалые усилия, чтобы погасить эмоцию, электронным потоком несущуюся по цепям и вызывающую опасные скачки напряжения. Никто не должен знать об этом! Борьба происходила только внутри и никогда не выплескивалась на окружающих.

Но сам я видел подобное у своих же солдат. Собственные страдания сделали меня наблюдательным. Может быть, поэтому я никогда не ругал Айронхайда за лишний глоток сверхзаряженного, не удивлялся мрачным шуткам Рэтчета и ощущал нечто большее за спокойствием и безупречной выправкой Проула.

Наверное, так было надо: эти сорок четыре существа стали мне настолько близкими, что я помимо воли ощущал даже тонкие настройки поля каждого из них. Каждого, кого мне удалось тогда вывести из-под обстрела из лабиринтов Сигмы, каждого, кто сражался бок о бок со мной на улицах Йакона... И каждый, кто выжил и нашел прибежище на борту Арка, нес в себе эту частичку космического льда как отражение тщательно скрываемых потерь.

Наше вынужденное путешествие, которое правильнее было бы назвать изгнанием, стало слишком долгим. Быть может, мне не давала покоя моя надолго затянувшаяся роль командира и защитника. Я играл эту роль изо дня в день, все более отчетливо понимая, насколько эта роль НЕ моя. Да, это был единственно возможный путь для меня после возвращения в этот мир, а значит, это был правильный путь. Выполнять свои обязанности, нести полную ответственность за всех, кто пошел за мной вникуда, защищать их и оберегать - было нетрудно, но это было не то, чего хотел я. В глубине Искры я понимал, что пришел принести равновесие, однако, пока это было продолжение противостояния. Новые совершенные программы, которые вызвали к жизни мой новый корпус и сделали равным тебе, Мегатрон, принесли ли они счастье мне, Оптимусу Прайму ?

*

Я заметил его уже давно. Он преследовал меня, стараясь выскользнуть из поля обзора моего радара. Иногда это ему удавалось, но, спустя некоторое время, я все равно засекал его. Я ждал от него информации о диверсии на одну из дальних систем и сразу послал короткое сообщение. Он не ответил и вдруг пропал с радаров, ловко замаскировавшись от излучения. Пока я искал его в другом диапазоне, он изменил маршрут и резко увеличил скорость. Расстояние между нами сокращалось, а эфир по-прежнему молчал. Я догадался, что он вспомнил нашу старую игру, которые мы придумали в самом начале нашей дружбы, на довоенном Кибертроне. Это был лучший способ поднять настроение.

«Ну что ж, сегодня можно позволить себе отвлечься» – подумал я и, приняв его условия, тоже прибавил скорость, спешно переводя все виды поисковых систем в боевой режим. Я поражался чутью моего первого лейтенанта, он всегда находил способ отвлечь и расслабить меня именно в момент, когда я больше всего в этом нуждался. И это позволяло мне, немного передохнув, двигаться дальше... по пути, который был выбран за меня.

Верхнее, среднее и нижнее, идущее по самой кромке берега шоссе причудливо петляли и так же причудливо мы меняли маршруты, путали инфракрасный след от своих горячих корпусов, выпуская тепловые ловушки, и пытались прикрыться барьерами естественного ландшафта. Он выбирал дороги, минующие возвышенности, но я использовал ультакороткие волны для сканирования и они, отражаясь от ионизированных слоев атмосферы этой планеты, проникали в самые потаенные уголки, будь то узкое ущелье или густой лес.

В конце концов, мое настроение действительно стало улучшаться. Только он, вот так запросто, мог снять напряжение, ненавязчиво появиться в тот момент, когда я подпрограммно уже был готов впустить в свое личное пространство живое существо. Он был деликатен, но всегда гениально непредсказуем, как и все представители его знака.

Расстояние между нами сократилось настолько, что я мог видеть его в оптическом диапазоне. Все же он был скоростным болидом, и у меня не было шансов уйти от преследования. А у него - уйти живым, если бы нам пришлось сражаться. Странная мысль, это новые программы активировали ее после осознания погони за мной другого существа, резко подняв уровень радиации в системах и приведя встроенное оружие в состояние полуготовности.

Наконец я решил прекратить эту гонку и остановился у красивой бухты с великолепным видом на бушующий океан. Недавний шторм отступал. Но огромные волны пенными громадами еще продолжали нестись с запада. С грохотом обрушивались они на каменистый берег и, в бессильной ярости, терзали его снова и снова.

Я трансформировался и поднялся во весь рост, открывшись всеми щелями сегментов навстречу упругой влажной прохладе. Жар покидал меня. Я надеялся, что печаль, бегущая за мной по пятам, выдохлась и осталась там, на шоссе, и теперь нам можно было спокойно и обстоятельно обсудить серьезные вопросы.

Но в тот вечер ситуация сложилась совершенно не так, как я предполагал.

Солнце садилось. Небо приобрело небывалую расцветку, став желтовато-оранжевым. Черные тучи клубились уже где-то далеко, над самым горизонтом, ветер гнал и рвал их. Их тяжелые животы отощали и превратились в широкие полосы, подсвеченные красноватыми лучами. Солнце этой планеты светило почти так же, как и давно забытое мною солнце на Кибетроне. Но игра красок в этом мире была намного богаче. А картина утихающего на закате шторма была куда более зловещей и настолько прекрасной, что Искра замирала в груди. На Кибертроне не было ни таких гор, ни таких океанов, ни таких туч...

Я хотел насладиться мгновением покоя и притушил линзы. В аудиосенсорах слышался лишь шум ветра и тяжелые удары волн о высокий берег. Вскоре к шуму океана присоединился легкий шелест его протекторов...

Джазз нашел меня.

*

Мы сидели на берегу и смотрели на закат. Горизонт окончательно очистился. Солнце погружалось в океан, обещая на завтра прекрасную погоду. Мы молчали. Было приятно ощущать поля друг друга. Оба корпуса остывали после долгой дороги. На фоне великолепия раскинувшего морского пейзажа сразу переходить к деловому тону казалось неуместным. И вдруг мой лейтенант произнес совсем другие слова, заставшие меня врасплох.

- Сознайся, тебе сегодня плохо, Орион.

- Нет, — я ответил слишком поспешно, с досадой понимая, что вру и что моя вечная «заноза» никуда не делась.

- Орион! - в его голосе послышался мягкий упрек.

Его голубой визор медленно разделился на три составляющие и они, сверкнув на солнце бликами голубого стекла, словно осколки разлетелись в тайные пазы шлема. На меня смотрели внимательные и умные АЛЫЕ окуляры десептикона. Я очень любил их цепкий и проницательный взгляд. Обычно он всегда выхватывал самую суть происходящего.

И сегодня мой первый лейтенант во многом был прав. Ошибался он только в одном. У меня было другое имя. Тот, кого он знал, навсегда ушел в день знаменитого захвата Йакона армией десептиконов. Умирая постепенно, сначала на холодном полу технического архива, а потом - в священной печи Сигма Конвейера, во время переплавки старого корпуса в новый, соответствующий новым программам и новой судьбе...

- Я никогда не ошибаюсь, — возразил он, ответив на мои мысли, — твоя Искра осталась прежней.

- Осталась ли? - сомнение в моем голосе было слишком явственным. - Да и мир вокруг нас никогда не станет прежним, — печально ответил я, не желая этого делать сейчас, но теперь уже болезненно возвращаясь в воспоминания. Джазз не знал всей правды, моя Искра действительно не была прежней. Эта тоска, эти приступы ярости, это страшное осознание собственного одиночества даже в кругу единомышленников - вот цена за право носить грозное имя "Оптимус Прайм". Все эти жуткие эмоции были незнакомы Ориону, погибшему в последний день правления автоботского Сената.

В тот день восстание унесло много Искр. Первыми из них были регулярные войска старой Империи - больше сотни воздушных защитников столицы. А потом еще многие, многие другие. И не только автоботы, добровольно взявшиеся за оружие, но и не желающие никакого насилия и даже те представители алого знака, кто готов был присоединиться к власти десептиконов.

И если я, единственный из автоботов, знал главную тайну черно-белого диверсанта, то Джазз был единственный из команды Арка, кто знал обо всех поступках и проступках Ориона Пакса, связанных с захватом Якона и самым драматичным, жестоким и безжалостным воздушным боем в истории кибертронской цивилизации. Он знал обо всех убеждениях бывшего архивариуса, о его ошибках и о том, что он успел открыть Мегатрону, а что унес с собой.

Я понял, что в этот вечер деловой разговор придется отложить. Сейчас мы находились рядом не как командир с подчиненным, а как близкие существа, один из которых нуждался в поддержке, а другой - в праве сказать слово ободрения.... или сделать то, для чего не нужно было слов.

Он был очень привязан ко мне - нет, он ни разу мне этого не сказал, но по его поступкам, по его вечному беспокойству за меня, я понимал, что это была едва ли не высшая форма расположения, на которую были способны десептиконы. И мое отношение именно к Джаззу резко отличалось от отношения к другим 43-м моим автоботским спутникам. Я намного больше переживал и боялся - и его самого, и за него. Боялся его непредсказуемости и скрытности, переживал, что могу невольно причинить боль его Искре - не автоботской, такой же скрытной и яростной. Что-то тянуло меня к нему, и что-то отталкивало. И в то же самое время я знал, что этот маленький десептиконский хищник с таким умным и проницательным взглядом никогда не причинит мне зла.

*

Солнце село, и берег неторопливо погрузился в темноту. Моя синяя и его красная оптика освещали наши лица. Его манипулятор вдруг сжал мое плечо, я обернулся и он порывисто обнял меня. Его электромагнитный фон был такой мягкий и приятный, что я почувствовал легкое головокружение. Не помня себя от внезапно нахлынувшего чувства, я прижал его к себе. Все случилось слишком неожиданно. Но видно, мы оба подпрограммно хотели именно этого. А возможно, мне нужно было отдать хоть кому-нибудь всю нежность, не растраченную за эти бесконечные астроциклы изгнания и предназначенную, но не нужную другому десептикону.

- Оптимус, - он словно пробовал мое новое имя на вкус. Его пальцы ласково провели по моей, закрытой маской, щеке.

Мой первый лейтенант долго привыкал к моему новому облику, так же как я - к его синему визору. Он не мог поверить, что я, тот самый тихоня Орион Пакс, руководитель технического архива, раздавленный, словно инсектикон, бездушной военной машиной Мегатрона, вдруг сам превратился в символ новой войны.

Надеюсь, что он все-таки понял. Понял, что Орион, которого он знал, действительно исчез. Тот, кто гонялся за закатами на том Кибертроне, кто разговаривал со звездами на длинных, в полпланеты, шоссе, тот, кто однажды бился с ним плечом к плечу на маленькой заправочной станции, защищаясь от целой стаи голодных звероконов, тот, кто провожал закат и встречал рассвет на смотровой площадке Кристального города, и тот, кто однажды вернулся из поездки в Каон, неся в своей Искре зерно своей единственной любви и своей будущей смерти - тот Орион ушел навсегда...

Он сильно и резко обнял меня за шею и наклонил к себе. Его губы смело прикоснулись к моему подбородку.

- Убери маску, Оптимус.

Я, не задумываясь, активировал пазы и металл неохотно, с легким щелчком, разошелся. Кибертроний диффундирует медленно, но за долгие циклы половинки моей маски рисковали срастись навсегда. Что я скрывал под своей маской, я и сам не знал. Элемент обычной боевой защиты быстро превратился в защиту подпрограммную.

Линзы Джазза вспыхнули ярче, осветив мою лицевую пластину. Он замер в восхищении, обхватив мою лицевую пластину руками.

- Я никогда не видел тебя с лицом Прайма!

Я поморщился. Не хотелось услышать что-то вроде «Ты нисколько не изменился...» Но он не сказал этого, а лишь покачал головой с черными антеннами, похожими на аудиосенсоры зверокона, и тихо и восхищенно прошептал:

- Ты красивый, Оптимус!

Я улыбнулся, а потом подумал, что сам, за все астроциклы своей новой жизни, так ни разу не взглянул на свое отражение, даже из простого любопытства.

В памяти застыло полустертое воспоминание о моем прошлом лице, отражающимся в маленьком зеркале в далеком смешном отсеке, где я жил когда-то. Это была глупая попытка оценить свою внешность. Вспомнился и призрак забытой романтики, принесшей столько разочарований. А что потом? Пыль сражений, недели одиноких ночей без подзарядки и астроциклы бесконечной тревоги за всех, кого удалось спасти...

- Я хочу поцеловать тебя, — тихо сказал Джазз.

Электромагнитный импульс молнией пробежал по моим микросхемам.

«Ты что, боишься, Оптимус?» - спросил я сам у себя и улыбнулся своим эмоциям - «Смешно! Ты же боевой командир, не боящийся даже выстрелов в упор... Однако никто, никогда не целовал меня...» - я снова улыбнулся - «Но кто же об этом знает....»

Джазз прикоснулся к моим губам. Это было ненавязчиво, будто по дружески. Иного я и не ожидал от него. Он по-прежнему относился ко мне, как к Ориону, и щадил мои чувства. Но в этот момент я отчетливо понял, что хочу покончить со своей невинностью.

«Нужно уметь брать от жизни все, что она может дать в данный конкретный момент, Оптимус» - сказал я сам себе.