Полшаникса за Искру. Главы 12-Эпилог

— Джазз, Джазз, стой! — видеозахват, как и гироскопы, отчаянно сбоил. Шатающийся диверсант, намертво вцепившийся в бьющегося в истерике вехикона, не реагировал ни на что, упорно пытаясь вытащить волоком свою буйную ношу из медблока. А у Хромедома просто не было сил, чтобы остановить помешавшегося автобота.

С пола поднялся, наконец, пошатывающийся Рэтчет, также прилично оглушённый ударной волной Арта, когда того буквально сорвало с нарезки. Надо отдать должное старому медику, сдаваться тот не собирался несмотря на опасно вспыхивающие и через клик практически затухающие окуляры. В одном манипуляторе медбот крепко зажал инъектор с деактиватором, а другим придерживался за стену. Вот только стопорнуть диверсанта, чтобы у Рэтчета появилась возможность до них доковылять, не было никакой возможности.

— Вы чо тут устроили? — к вящей радости Хромедома впереди громыхнул раздражённый голос Импактора. Триплекса тоже пошатывало, но стоял тот в отличие от них довольно прочно. — Вы чо с мелким сотворили? Блица вообще в шлак вырубило, да я и сам не помню как поцеловал палубу!

— Не знаю, но у него истерика, — прохрипел мнемохирург. — Выруби, пожалуйста, Джазза…

— Угу, — без ложных сантиментов бывший рэкер решительно опустил огромный кулачище аккурат на серебристый шлем. Джазз с глухим звуком свалился под ноги Импактору вместе с Хромом и до сих пор завывающим Артом.

В боковом коридоре раздался топот супинаторов. Явно спешила подмога.

— Блицвинг… Малыши… — Фёст Эйд звучал испуганно. — Что произошло?

— Они сонара дестабилизировали, — злорадно сообщил второму медику Импактор, глядя как Рэтчет абсолютно молча втыкает инъектор в шейные магистрали самолёта. — Теперь вы сами понимаете, как мелочь глушить умеет. А то мне никто не верил.

— Э-ээ… Ладно, — Фёст Эйд споро осматривал вырубившегося Блицвинга и ушедших в оффлайн спарков. — Фу… Пронесло! Системы просто ушли в аварийную перезагрузку, никто не пострадал.

— Это его так после Скримера раскалибровало, — ехидно прокомментировал трёхрежимник. — Я как раз Блица в медбей хотел доставить, на внеплановый осмотр, а тут вон какое соло вокалом, оказывается.

— Да зачем его к нам-то? Тащи сразу к себе, — распорядился приходящий в себя главврач Лост Лайта. — Медбей сейчас перегружен будет. Арт много кого вырубил, а ещё больше кого напугал.

— Триада? — забеспокоился Хромедом, поднимая гудящий шлем.

— Туда уже Амбулон стартанул, — хмыкнул Фёст Эйд, помогая Рэтчету подняться. — Вы хоть представляете, что наверху творится? Старскрима чуть не расплющило, Ультра Магнуса пришлось укладывать в принудительный стазис. Кап ругается так, что Юникрон бы обзавидовался!

— Френзи? — насторожился Хромедом, чувствуя лёгкую тревогу за хрупкую, хоть и злонравную кассету.

— Ржёт, — коротко сообщил Фёст Эйд, с трудом пряча усмешку.

Импактор запрокинул шлем и оглушительно расхохотался.

— Ладно, разруливайте теперь тут… экспериментаторы, — и он потащился к вырубившемуся Блицвингу, пытаясь поднять безвольный корпус. Правда, через клик к нему присоединился Трейлбрейкер, потому десептикона не без труда, но удалось поднять.

— Рэтчет, ты ничего не хочешь объяснить? — Фёст Эйд уставился на устало привалившегося к стене медбота.

— Врачебная тайна, — жёстко отрезал тот. — И да, он имеет право знать. Срыв пройдёт, знания останутся. И ваше юное дарование скоро сможет рационально мыслить, а значит и решение выберет правильное.

— А это не слишком? — осторожно уточнил Фёст Эйд, с печалью наблюдая за опавшими узкими крыльями. — Не знаю, что ты ему сообщил, но всё это как-то…

— Правду, — резко распрямился Рэтчет. — Я всего лишь сообщил ему правду! И эта правда всплыла бы в самое скорое время, и хорошо, что он узнал её от меня, а не от…

Медбот предусмотрительно осёкся, но и договаривать дальше не пришлось — все всё поняли.

— Так, хорошо, — потирая лоб, Фёст Эйд быстро оглядывал пространство вокруг себя. Сверху, из лифтовых шахт уже доносился нестройный гул встревоженных голосов. — Значит, так! Хром — забирай Джазза и проваливай! Хочешь к себе, хочешь к нему — без разницы. Арта я отправлю в спаркариум. Мелкие его любят, облепят со всех сторон — быстрее оклемается. А мы в медблок. Сейчас тут очередь из контуженных выстроится.

Рэтчет возмущённо фыркнул, но от стены отлепился и пошаркал в сторону распахнутого шлюза.

— Ты лейтенанта-то один дотащишь или подмога нужна?

— Не отказался бы, — мнемохирург чувствовал, что и сам-то с трудом передвигается.

— Ничего, я тебе живо красавчика по координатам доставлю, — возникший словно из ниоткуда Бластер сиял жизнерадостной улыбкой. — Френзи послал разобраться, а то у нас камеры по всему сектору повышибало.

— Спасибо, — поблагодарил Хромедом, с завистью наблюдая как связист с непринуждённой лёгкостью подхватывает оффлайновый серебристый корпус и мимоходом подставляет ему в качестве опоры широкое плечо.

— Не за что, обращайся если что, — заговорщицки подмигнул ему кассетник.

***

Дверь за Бластером закрылась ещё брийм назад, а Хромедом всё никак не мог решиться. И не потому, что проникнуть в сознание лежащего в оффлайне, а потому полностью беззащитного меха, было делом отнюдь неблагородным, а потому, что он попросту не был уверен, что выдержит прессинг прошлого Джазза и что вообще выдержит полное погружение. Нейросеть, подключённая к тонким длинным иглам, заработала всего орн назад и пока нещадно сбоила. Но упустить редкий шанс значило упустить возможность повлиять на всю операцию. А сейчас Джазз был опасен. Хром однозначно увидел в действиях диверсанта нежелание делиться вехиконом, опасную последовательность осторожных танцев гонщика возле хрупкого медно-серого корпуса. Главная проблема состояла в том, что Джазз либо сам не знал чего хочет, либо хотел сразу всё и сразу, и путался в своих решениях.

Слабо мигнула голубоватая подсветка наплечных пластин диверсанта, оповещая о скором выходе в онлайн. Хром скрежетнул дентами и рискнул.

В два быстрых шага мнемохирург преодолел разделявшее их с лежащим ничком на платформе Джаззом расстояние, выщелкнул иглы и прогнал в ускоренном режиме тест-драйв недавно заработавшей системы. Выскочившие на внутренний экран ошибки Хромедом отмёл силой воли, понадеявшись на удачу. Придержав серебристый шлем за локатор, хакер осторожно ввёл иглы в основание шеи, прямо в нейроволокна за толстой оплёткой.

Тёмная, грязная, тесная улица. Груды проржавевшего хлама, части деактивированных давно корпусов. Потрескавшаяся, давно погасшая оптика расколотых голов, неровно рассыпанные осколки стеклопласта. Сырость и запустение. Вонь. И пыль. Все поверхности покрывал толстый слой ржавой пыли. Воздухозаборники забивались моментально, вентиляция то и дело сбоила, корпус опасно перегревался. И ещё жутко зудела шея. Болезненные, слишком острые ощущения от чего-то неправильного.

А затем тишина…

Отсоединившись, Хромедом с трудом откатился от опасно нагретого корпуса. Что ж, эксперимент прошёл неудачно: он мог только смотреть, ковыряясь в наиболее сильных и ярких для диверсанта воспоминаниях, но так и не сумел ничего изменить в них. "Перегрузка системы, недостаточно мощностей". Глюк пережжённой Проулом нейросети. И когда она ещё сможет откалиброваться, шлак её знает.

Но самое паршивое, что в процессе он не сумел закрыться от своего невольного пациента, заставив пережить гонщика давно забытые, тщательно законсервированные в архивах кошмары. И не только пережить, но и разделить с непрошенным зрителем всю ожесточённую прелесть давно прошедших ворн.

То, что Джазз онлайн, Хромедом понял только по каркающему, захлёбывающемуся смеху. Он спокойно лежал рядом, дотрагиваясь до горячего бока лейтенанта ладонью, показывая этим скромным жестом, что тот не один, что рядом есть друг. Друг… Симфуриец деактивировал оптику на какое-то время. Как было удобно относиться к этому меха с предубеждением, не зная всей подноготной, тех самых глубинных причин, благодаря которым появился на свет боец, не знающий жалости ни к себе ни к другим. Хищник — мелкий, прыткий и вёрткий. А сейчас, сейчас всё изменилось. Хромедом испытывал жалость, и это было несколько нелогично и опасно. И ещё он ощущал небывалую для себя уверенность, что от Арта гонщик просто так не отступится. Слишком уж эти двое похожи, пугающе родственные искры. Как близнецы…

Тщательная, планомерная перенастройка прицела могла занять время. Хром не был, конечно, Рангом, но как управлять чужими эмоциями знал ничуть не хуже. Может быть даже лучше. Ибо Ранг вытаскивал из депрессий и кошмаров, а Хромедом нередко ввергал в них. Но это был исключительный случай. Как раз тот самый, когда личное тесно переплетено с профессиональным. Почему Джазза так замкнуло на Ориона, теперь было понятно без лишних слов. Это как долгая наркотическая зависимость. Диверсанту потребовалось нереально много времени, чтобы научиться обходиться без допинга, и его миссии в тылу врага сыграли в результате неплохую роль. Но вот порвать окончательно с прошлым, освободиться, научиться быть независимым этому меха только предстояло учиться. Таким шансом, несомненно, Джаззу виделся как раз вехикон и сопровождающие того тайны. Достойная оплата, достойный возврат долга. Вот только отдавать Прайму не хотелось ни одного ни второго. А если Джазз не сумеет пересилить влечение, то ошейник повинности вновь защёлкнется на его шее. На этот раз навсегда.

— Как тебе экскурсия в мой процессор, а, Хром? — проскрежетали рядом. — Понравилось? Такие острые эмоции, богатый арсенал для шантажа, не находишь? Я-то считал тебя просто заумным интеллигентом, что боится запачкать манипуляторы, а ты, оказывается, тварь куда опаснее Проула! Даже тот не лез в мой процессор!

Хромедом подключил оптосенсоры и уставился в обращённый к нему фейсплейт. Безжизненно серый цвет брони, враз потускневший, поблекший, неприятно вызывал в памяти видение тонких, ослабевших манипуляторов бэты, что трогала себя за шею, даже не мечтая уже избавиться от перетирающего хрупкие механизмы ошейника. Только ржавых подтёков не хватало для полного завершения картины. И эти подрагивающие губы, кривая, безумная улыбка, ощеренные денты. Джазз был напуган, смят и дезориентирован. Он пытался бравировать, но это звучало так наигранно, так жалко по сравнению с его всегда холёным, уверенным видом, что не пробуждало абсолютно никаких эмоций. Хромедом смотрел на гонщика, а видел Ревинда. Его маленькому другу пришлось пройти через такие же унижения, пока их касту считали "одноразовыми". О чём ещё молчал маленький архивариус, что скрывал за показной весёлостью и лёгкостью характера? Чем страшился поделиться с окружающими?

Сколько ещё таких изломанных, покорёженных было выходцами Золотого Века, о котором сейчас так громко стенает аристократия? Сколько жертв бездарной политики растворилось в грязном Тупике и тёмных подворотнях, так и не дождавшись первых залпов бунтовщиков-десептиконов? И сколько из них, вынужденных подыхать от разъедающей ржавчины и голода, были счастливы услышать эхо гражданской войны? Ведь об этом молчали, даже Бластер не опускался в своих изысканиях так низко…

Хромедом перекатился на бок, притираясь ближе к лейтенанту, приобнял, приласкав серебристый рожок ладонью, провёл пальцами по красивым губам. Джазз несомненно ждал от него реакции отторжения: ведь только это он видел за весь свой актив. Презрение, нежелание быть рядом, отвращение к тому, кого пользовали хуже дешёвого дрона. Всегда. Но Хромедому хотелось показать нечто другое, нечто светлое, лёгкое, чудесное. Не просто коннект ради добычи информации, разрядки или от нечего делать, а искреннее притяжение, заботу и тепло. Сам он был слишком вымотан, слишком подавлен, чтобы суметь сгенерировать подобные чувства к лежащему рядом меха, разубедить того в лживости реальности, научить верить и чувствовать, но у него всё ещё оставались тщательно оберегаемые воспоминания юности. Те мгновения незамутнённой радости, оставшиеся в наследство от самого первого партнёра, первая влюблённость — яркая, обжигающе резкая, а чувства оголены и выставлены напоказ. Первая страсть, первый поцелуй, первый коннект. И ощущение, будто за спиной отрастают сикерские крылья.

Джазз дёргался, то и дело пытался весь поджаться, но попыток отползти не предпринимал. Он признавал за Хромедомом победу, а победитель… победитель имеет полную власть над боевым трофеем. Так кажется трактуется право сильнейшего в военное время?

— Расслабься, — наклонившись, тихо шепнул в чужие губы хакер, прежде чем накрыл их нежным, лёгким поцелуем. — Я тебе не враг.

Под ним прерывисто вздохнули, но не оттолкнули, будто пытаясь поверить и не решаясь.

— Я не сделаю больно, — пообещал Хромедом, хотя ему хотелось сказать совсем другое: "Я не обижу", — но он знал, что диверсант такого оборота не поймёт. Приходилось себя сдерживать, ступая на тернистую тропу взаимодействия с не самым простым в общении меха.

Лёгкие поцелуи, еле уловимые поглаживания — Хромедом знал, что Джазз примет его сейчас, — более того, гонщику просто необходима нетерпеливая страсть, как невербальное подтверждение своей исключительности. Некий гарант, что он всё ещё не противен. Корректор и не пытался как-то перещеголять в искусстве интерфейса своего же учителя, зато он старался донести каждым порывистым жестом, каждым несдержанным касанием всю ту искренность, которой так всегда не хватало Джаззу. Нужно было быть честным во всём, заставить поверить в собственную страстность, восхищение и желание обладать. Но в первую очередь в это было необходимо поверить самому. А потому Хромедом снял все запреты и фаерволы, сдерживающие и ограничивающие не только действия, но и его чувства. Кипеть, взрываться, сгорать от страсти — в этот водоворот безумия предстоит нырнуть вдвоём, иначе им не выплыть.

Поудобнее подхватив расслабленного партнёра, уже льнущего к нему, симфуриец осторожно закинул стройную ногу себе на бедро. Джаззу не надо было объяснять два раза, чего от него ждут, и он подобно органической лиане обвил придавивший его корпус.

Тихий шёпот, ничего не значащие обещания, просто как необходимый романтический фон, скрип брони и запах смазки. Безумно глубокий поцелуй, дрожащий стон и вздох на пределе. Хромедом видел перед собою того, кого потерял невообразимо давно. Это его, трепеща, звала было навечно скованная болью искра, это его безумно любимый корпус обнимали манипуляторы. Невысказанные когда-то слова слетали с губ сами собою, процессор даже не регистрировал происходящее. Успеть сказать, признаться, удержать, не пустить — всё что хотелось, всё, о чём тогда мечталось! Вот только признаниям другому внимал сейчас Джазз, и хотя понимал всю их нелепость, его раздразненная искра отвечала, тянулась к тёплым ладоням, что обещали покой и защиту. Он раскрывался сам, добровольно, опасно изгибаясь в чужих объятиях, нетерпеливо отвечая на поцелуи, подставляясь, капризно требуя продолжения незнакомого безграничного восхищения и удивительного обжигающего тепла.

Впервые его не терзали, а ласкали с искренним восхищением, обводя глоссой каждую чувствительную деталь щекочущими круговыми движениями, прижимаясь губами к раскалённым платам, срывая восхищённые вздохи и всхлипы. Им восторгались и прижимали к себе, запуская пальцы под броню, потирая, лаская магистрали, проводку и шланги. Приёмную систему орошали крохотными искорками, то и дело восхитительно надавливая свернувшимся, полностью активным джампером на защитную мембрану, но не спеша двигаться дальше. Эта чесотка сводила с ума, заставляя немыслимо подтекать, раскладывая самого себя словно лабораторный экземпляр под микроскопом, при этом бесстыже умоляя о полном подключении. Но вместо желаемого раздразненные детали накрывала ласкающая ладонь, приглаживая главный порт. Удивительно чуткие пальцы пробегали следом лёгкой щекоткой, заигрывая с проводкой и теребя силовые штекеры. Статика, откаты, белый шум безумия — всё смешалось, вплетаясь в хриплые крики и стоны. Прижаться, прочувствовать пробой электричества несдержанного партнёра, позволить прикусить себя за рожок и в ответ отчаянно взвыть, мигая яркой подсветкой и сочась из сочленений смазкой. Уцепиться за чужие широкие плечи, захватить в тесный плен ног, тереться портом о коннектор до тех самых пор, пока собственные системы не заискрят, срабатывая вхолостую. Услышать полный муки ответный стон и наконец-то ощутить, как лепестки мембраны расходятся в стороны, а внутрь вдвигается туго свитая скрутка, задевая дрожащие стенки и процарапывая особо чувствительные участки.

— Топлива! — запрокинув голову, хрипло потребовал гонщик.

И в заправочный шлюз мгновенно толкнулись крупным модулем. Даже не дожидаясь полной стыковки, внутрь хлынул обжигающе горячий и тягучий энергон Хромедома. Джазз счастливо заорал, выгибаясь, проскребая до металла плечи партнёра, притягивая того до опасного скрежета сминаемой брони. Мнемохирург застонал и мстительно прокусил шейную магистраль гонщика, жадно слизывая выступивший энергон. Вокалайзеры сорвало обоим, потому кварта наполнилась придушенными всхлипами и жаркими вздохами.

— Ещё, ещё, — как в бреду шептали серебристые губы, и симфуриец послушно взвинчивал обороты двигателя, буквально вбивая гудящей струёй топливо в изящного меха, доверчиво и полностью открытого для него.

Баки заполнились практически мгновенно, лопнула где-то магистраль, и диверсант содрогнувшись всем корпусом мучительно замычал, когда кипящая жидкость выплеснулась на внутренние детали, выбивая одновременно сразу несколько контуров. Захваты приёмной системы неконтролируемо сжались, и тут уже не выдержал Хромедом, влетая от неожиданности лбом в фейсплейт партнёру. Раздался сухой треск, и на платформу просыпалось жёлто-синее крошево стеклопласта. Давление в резервном баке вытолкнуло переизбыток энергона вверх. Закашлявшись, Джазз давился выплёскивающимся топливом изо рта, не понимая, что его уже целуют, одновременно сглатывая искрящуюся пузырящуюся жидкость с открытых губ.

Ещё два пробоя, и лейтенанта повело. Всё смешалось в жуткую какофонию страсти, пропитанной тяжёлой жаждой обладания. Хотелось захватить и подмять, прогнуться и сдаться одновременно. Процессор то и дело коротило, а нейросеть плавило от непереносимых возбуждения и необъяснимого дурмана. Нагрудная броня дрогнула и медленно поехала открываться. Синяя с белыми прожилками искра сверкала как маленький пожар, грозя испепелить всё, что неосторожно окажется поблизости. Злая, дрожащая сфера энергии: она плевалась в стороны, рассыпая мириады жгуче-колючих световых искр. Хромедом дёрнулся, зачарованно уставившись в самую сердцевину другого меха, и прежде чем успел понять, что происходит, дал команду на открытие собственной брони. Симфуриец никак не мог сообразить где он и кто он: искра была другая, незнакомая, она больно жалила, но зов её был так силён и прекрасен…

Ослепительная вспышка затопила отсек целиком, реактивным взрывом поглотив на короткий клик пространство и время. Огненная волна прокатилась по системам сцепленных трансформеров, смывая границы между эмоциями и сознаниями, прописывая и калибруя разумы друг под друга. Слышать и понимать, чувствовать и отвечать познавая друг друга — было не только захватывающе, но и по-настоящему больно.

Первым пришёл в себя Хромедом. Он скатился с оффлайнового партнёра — теперь уже неоспоримого, — и лежал, уставившись в потолок. Да… На такое он как-то не рассчитывал. Синхронизироваться с лейтенантом, пускать его так глубоко в себя никак не входило даже в самые смелые его планы. Испытав когда-то боль потери, мнемохирург не спешил подставляться вторично в столь близких отношениях. Но сейчас он изучал внутри себя нечто новое, может давно забытое, а может и никогда толком неизведанное, — зыбкое чувство родной искры рядом. И это было слишком восхитительным, чтобы вот так вот равнодушно отмахнуться, отвернувшись. Внутри тут же потянуло: это Джазз, даже будучи в отключке, параноидально уловил его сомнения, и искра диверсанта измученно заметалась в тесной защитной камере. Хромедом дотянулся и положил раскрытую ладонь на нагрудную броню гонщика: успокаивая, обещая. Чувство обречённости мгновенно схлынуло: вот значит как пахнет доверие…

Шла-а-ак!

Как всё сложно-то. И ещё оставался Ревинд… Но и это больше не пугало. Где-то в глубине всплыла твёрдая уверенность, что Джазз против архивариуса не будет. Примет, как принял и его самого.

***

Проул застыл возле неприметной дверной панели в сером, плохо освещённом коридоре на одном из технических уровней подземного сооружения, где последние несколько сот ворн заседали остатки Совета. Правда, зал для совещаний находился много выше, а здесь была всего лишь секретная переговорная, неизвестная даже нынешнему Прайму. Точнее, в первую очередь неизвестная именно ему. Здесь Проул очень редко получал самые секретные из своих заданий, призванных удерживать в нужном русле политический курс автоботов.

Независимо ни от контрольного чипа в шее, ни от тотальной слежки его мощные мыслительные процессы никуда не рассосались. И гениальный тактик сумел распланировать текущие дела таким образом, что сам Оптимус послал его в архив за необходимыми данными в обход всех остальных. Разумеется, это время Проул собирался провести в первую очередь с пользой для себя, не забывая впрочем и об общем деле. Хотя никакие архивы ему были абсолютно не нужны: все данные запутанной ситуации на Эвритме он теперь тасовал лично, разобравшись в инциденте раньше остальных. Даже тщательно запротоколированный отчёт для Лидера был готов в нескольких экземплярах, на случай, если возникнут не просчитанные заранее форс-мажорные обстоятельства.

В небольшом тайном помещении его уже ждали. Не зря он был лучшим. Сигнал о срочной помощи ушёл за клик до того, как Проула лишили свободы действий, вогнав в нейроствол контролирующий чип. Да, пришлось использовать секретную правительственную волну для экстренных ситуаций, но дело того определённо стоило. И всё оставшееся до встречи время ему стоило огромного труда сдерживаться, разыгрывая из себя для автоботов и их Прайма сломленного, отринутого всеми проигравшего штрафника. Но праксианец держался. Он должен был во чтобы это ни стало добраться до представителя Сената — того настоящего Сената, которому он когда-то присягал на собственной искре, — и сообщить о некоторых корректировках в общей картине планирования. А также он рассчитывал на некоторую услугу в перепрограммировании мешающегося чипа. И оказании поддержки, разумеется. Окончательно смещать Оптимуса тактик всё-таки не желал: если убрать Правящего Прайма, придётся как-то тесно сотрудничать со Вторым Праймом и уже его ставкой. А для такого праксианец был пока не готов: оставалось слишком много неизвестных. Да и старые ветераны, отбив после покушения своего капитана, сгрудились возле его корпуса как ржавые шарки подле последнего хозяина, готовые растерзать на атомы каждого, кто сунется к их неоспоримому Лидеру.

Ну их в шлак. Всё равно пока не понятны рычаги воздействия. Да и вопрос с сопротивленцами на Нотр'Дален волновал куда острее. Складывалось ощущение, что молодой и несдержанный Родимус был всего лишь парламентёром от горстки бунтарей и смутьянов, что, дезертировав из враждующих фракций, обосновались на далёкой планете и прибрали к манипуляторам невесть откуда возникших спарков, выдумав для прикрытия квинтессонов. Хотя, может, и не выдумали. Кто знает, что творится сейчас на окраинах Империи? В любом раскладе случай со Ставрой оставался в приоритете. Только потом шла Эвритма. И уже самым последним пунктом в списке проблем значился сам Родимус.

Мягко мигнула сигнальная лампочка над входом, и бронированная, способная выдержать удар триплекса, дверь абсолютно бесшумно скользнула в стену. Одновременно отключилось защитное поле. Проул спокойно шагнул в уютный полумрак аскетично обставленного отсека: стол, стулья, терминал — вот и вся небогатая обстановка.

Внутри находилось всего двое трансформеров, и тактик знал их прекрасно. Оба были ещё из довоенных, даже очень сильно довоенных кругов. Один чудом восстановленный после плена у десептиконов, второй… история второго была ещё более мутной.

— Тактический советник Проул, — поприветствовал его старший из меха, высокий, статный, в бело-синей сверкающей броне.

— Сенатор Децимус, — вежливо опустил шлем праксианец.

— Ты вызвал нас, и мы здесь. Хотелось бы услышать уважительную причину, побудившую тебя так неосмотрительно засветить секретную частоту, — сухо обозначил собственное недовольство древний автобот.

Второй, грозный, с красным стрельчатым шевроном на шлеме, широкоплечий и с агрессивной сине-красной расцветкой разглядывал тактика с таким надменно-равнодушным видом, будто собирался выпороть расшалившегося спарка за неуместную и оскорбительную шутку. Опасный, яростный и взрывной сенатор Протеус всегда раздражал и втайне восхищал Проула. Почётный член тайного, особо доверенного круга по внутренним вопросам Высоких Палат, Протеус редко снисходил до общения с обслуживающим персоналом, перепоручая это своим подчинённым либо более либерально настроенным коллегам. Потому одно его присутствие показывало, что, несмотря на отчаянность шага, тактик был услышан и понят верно. Это не могло не вдохновлять.

— Возникли некоторые проблемы в общении с Праймом: личного характера, снижающие профессиональные качества, — как можно более спокойно начал тактик, опасаясь выдать собственное смятение.

— Неужели он сделал тебя своим интером? — без обиняков равнодушно уточнил Протеус.