Ненавижу темноту.

– Только тебе больно, – ответил он тем глубоким голосом, который заставил мою открытую моторку вибрировать. – Я просто устал. А ты можешь быть опустошен после того, через что ты только что прошел.
Ах, Прайм. Я знаю, что он хотел спросить, что за шлак случился, но он никогда не начал бы разговор первым, чтобы не лезть в мою личную жизнь – это же автоботы.
– Я не люблю темноту, – мне пришлось признаться в этом. Я не хотел оставаться один, в темноте, второй раз, и я знал, что он снова оставит меня, если не поймет. А еще я знал, что если он уйдет, я снова запаникую, как в этот раз. Так что я хотел, чтобы он перестал пялиться на меня, как будто у меня выросла вторая голова.
– Это... все из-за темноты?
Я ответил вспышкой гнева и изо всех сил надулся, защищаясь и сердясь. – Ты не понимаешь, – отрезал я. И как бы он мог понять? Умилительно благородные автоботы не смогли бы уяснить, как именно непокорность соотносится с наказанием, а то и с физической или психологической пыткой. Конечно, Мегатрону не приходилось применять подобные меры к кому-то, кроме меня. Я говорю, что другие не были такими честолюбивыми, как я, хотя я уверен, что они (в особенности Тандеркрекер), сказали бы, что я скорее туп, чем честолюбив. Я не виноват в том, что Мегатрон просто отказался умирать.
– Может быть, и нет, – сказал Прайм. – Но я бы хотел попробовать, если ты хочешь поговорить об этом.
Он все еще держал рядом со мной этот энергокуб, спокойно ожидая, когда я возьму его. Такое глупое самопожертвование. Я бы взял куб, если бы он был мне нужен, но если я приму его сейчас, когда он мне не нужен, он просто вызовет головокружение, если не легкое опьянение. В других обстоятельствах, оно могло бы мне понравиться, но я не хотел рисковать падением, чтобы не собрать еще больше камней во все еще трепещущий бок.
– Не пытайся заниматься со мной психоанализом, автобот – прорычал я, высказывая всю глубину своего презрения к нему. – Я не нуждаюсь в твоем неуместном и никчемном сочувствии, и не хочу его. – Я снова откинулся на камень за спиной, и притворился, что выключаюсь, притушив оптику для убедительности, но оставался достаточно активен для того, чтобы с любопытством смотреть на него.
Не могу сказать, огорчило его или нет то, что я отшвырнул куб ему в лицо. Но я могу сказать, что он вздохнул с некоторым облегчением, потому что у него теперь было два куба вместо одного, и это было очень интересно. В конце концов, лидер автоботов мог быть эгоистом.
Он отвернулся от меня и достал второй куб из конвертера, спокойно подготовив третий и снова включая конвертер. Потом он посмотрел вниз на два готовых куба, и быстро разделался с ними, с жадностью поглощая их через маску. Мне всегда было интересно, как кто-нибудь вроде его или Уилджека это делает. Каждый раз, когда я видел, как Саундвейв принимает энергон, он проходил через маску, как если бы ее и не было – очевидно, то же самое делал и Прайм. Я предполагаю, что у него должен быть настоящий рот за маской, хотя может, и нет. Может, эти маски сделаны из совсем другого материала, чем другие части наших корпусов, так что в случае крайней необходимости энергон можно принимать прямо в битве.
Во мне говорил чрезвычайно любопытный исследователь. Как быстро вернулся этот исследователь, когда я потерял возможность калечить других.
Пока Прайм не заметил, что я на него смотрю, я не мог помочь, но заметил что-то, что снова укололо мое любопытство. Сразу после приема энергона его руки задрожали, и я понял, что это не просто так, потому что даже прием энергии показывал его проблемы. Дрожь истощения обычно сосредотачивалась в плечах и шее, и заставляла пальцы подергиваться, а не дрожать. Нет, эти его судороги были вызваны чем-то другим.
– Дай мне посмотреть, – прохрипел я, перед тем, как он успел сожрать последний готовый куб. Я почти посмеялся над очень бледным выражением разочарования, которое промелькнуло на его лице, но он ничего не сказал, принося куб ко мне, как и первый. Я посмотрел, но не принял его, а рассмотрел и просканировал. Это один из тех случаев, когда опыт ученого в прошлой жизни был полезен.
Не стану отрицать того, что я был обеспокоен результатами сканирования. В кубе был самый грязный, отвратительный и, возможно, разъедающий энергон из всего, что я когда-либо видел. Это почти нельзя было назвать энергоном, но это им было. И уж точно оно было весьма нездоровым. В нем плавали микробы и различные токсины, и когда я повернул его в руке, я увидел разрывы в контрольном мерцании энергона – его пересекали черные полосы. Так как у меня не было медицинского образования, я не знал, чем это грозит, и что это может сделать с Праймом, но я знал достаточно, чтобы понять, что ничего хорошего от него можно не ждать.
– Это отрава, – сказал я. Его виноватый вид подсказал, что он был в курсе, что только идиот продолжал бы заряжаться этим.
– Это все, что тут есть, – согласился он. – Мне он не нравится, но тут больше нет ничего, что можно было бы использовать. Мы оба погибли бы без энергона.
– Скажи, сколько этого шлака ты влил в меня? – потребовал я. Я и без того был не в лучшей форме, а он поил меня отравой!
– Очень немного, – он попробовал убедить меня. – Пока ты не очнулся, ты не нуждался в нем. – Это вызывало облегчение, но мне не нравилась мысль о том, что он влил в меня хоть куб этой отравы. Пять лет заправки этим? Неудивительно, что у него была дрожь.
– Тут должно быть что-то еще, что ты мог бы убить. У меня получилось сердитое брюзжание, и я до сих пор не уверен, хотел я этого или нет. – В органических мирах не может существовать только один вид. – Я сделал пинающее движение оставшейся ногой в сторону змееподобных тварей, хотя они были слишком далеко, чтобы я действительно смог пнуть их. Я знал, что они были причиной токсинов, отравляющих энергон – даже самый лучший энергоконвертер не смог бы очистить такой энергон, как этот. Он просто не содержал соединений нужного класса, которые необходимы, чтобы действительно заправить нас.
Прайм устало отмахнулся: – Тут ничего нет. В этом месте ничего нет.
– Тогда поищи в другом месте!
– Я не могу. – Он перевел взгляд с меня на выход из пещеры. – Эти существа едят все. Органическое и неорганическое. – Чтобы подчеркнуть это, он поднял левую руку и показал мне недостающую пластину, окруженную следами клыков. Он не закончил мысль, но это было и не нужно, я понял, о чем он. Если они могли есть буквально все, то надо мной ярко светилась неоновая табличка "приходи и съешь меня".
Что совсем не значило, что мне нравится нуждаться в защите.
– У меня еще осталась одна пушка, и кассетные бомбы. Я не совершенно беспомощен. – Он явно не собирался называть мои слова ложью, вместо этого поощряя меня видом, не отличающимся от того, как выглядел Мегатрон, когда я его особенно возмущал. Меня бы позабавило это сходство, если бы он не раздражал меня так сильно. Поняв, что он не собирается двигаться с места, я спросил кое-что другое, еще более важное:
– Почему мы сидим на заднице в этих пещерах? Почему ты не починил корабль, а не меня?
– Его съели змеи.
Мне стало немного дурно, даже несмотря на то, что у меня не было желудка. Я, правда, не хотел верить, что мы точно застряли на этой грязной, жуткой планете, с плотоядными змеями, которые могут есть все на свете, но все идеи, которые я подавал ему, были тут же отброшены. Я подозреваю, что из того, что он автобот, еще не следует автоматически того, что он идиот – он был Праймом не потому, что равнялся по тупости с Мегатроном. Конечно же, за последние пять лет он уже обдумал все, о чем я его спрашивал.
– Ты собираешься это есть? – Мои мысли оборвались, и я заметил, что он смотрит на отравленный куб в моей руке. Я посмотрел на него с отвращением, и отдал ему куб. Пусть он разрушает себя, какое мне дело. Конечно, я понимал необходимость, и у него на самом деле не было другого выбора, кроме того, чтобы забрать себе мою энергию – но Прайм никогда не сделал бы этого; Мегатрон – да, но не Прайм.
Вместо того чтобы смотреть, как он травится, когда он забрал мой куб и достал новый из конвертера, я снова прислонил голову и притушил оптику – теперь для того, чтобы и вправду отдохнуть. Я не нуждался в этом, но полусон все равно был лучше, чем видеть, как опустился Великий и Могучий вождь автоботов.

Глава 2

Дрожь наконец-то прекратилась.
Я знал, что если мне слишком долго придется надеяться только на это, то это в конце концов убьет меня, но у меня не было другого выбора, кроме того, чтобы использовать токсичную кровь и внутренности этих тварей для выработки энергона. Старскрим мог надеяться на лучшее, раз уж ему так хотелось – он не бродил по окрестностям, как я. Здесь были только камни – дальше, чем охватывал взгляд, и за каждым пятым камнем таилась одна из этих плотоядных змей, которые могут есть все. Кажется, единственная вещь, которая им не по зубам – это камни. Именно поэтому Старскрим был еще жив – они не могли или не хотели проникнуть через глыбу, которой я перекрывал вход в пещеру, чтобы защитить его, когда уходил на охоту.
Я тяжело вздохнул и прислонился спиной к каменной стене, притушив рабочий оптический элемент, и в бессчетный раз пожелал, чтобы мы разбились на другой планете – на любой другой планете. Я так хотел отправиться на поиски каких-нибудь других источников энергии, но я не мог, нельзя было оставить Старскрима на несколько часов, и я не хотел рисковать, надеясь, что змеям не удастся найти дорогу сквозь камень, или в обход – особенно теперь, когда он очнулся. Я не мог представить смерти хуже, чем быть сожранным этими змеями: те немногие укусы, которые мне достались, ужасно болели.
Я берег его так долго – и сейчас я тоже не собирался сдаваться. То, что нам удалось пережить разрушение Кибертрона, было благословением самого Праймуса. Моей единственной надеждой было то, что это благословение распространилось и на остальных, и что мы со Старскримом не остались последними трансформерами во Вселенной.
Я знал, что Проул и Брон мертвы – я видел их смерть собственной оптикой, когда оба элемента еще работали. Я был на корабле с Проулом, Броном, Айронхайдом и Рэтчетом, потому что хотел проследить за возвращением энергокубов с Земли лично. Там на нас напал Мегатрон. Он вряд ли ожидал увидеть меня, но удивления хватило ненадолго. Я не видел, как он убивал Брона, но я никогда не забуду, как Проул падал, из его рта текла жидкость и шел дым. Он был мертв еще до того, как коснулся пола.
Раньше я никогда не понимал этой человеческой фразы, но когда упал Проул, гнев ослепил меня. Я понял, что здесь и сейчас война должна закончиться для всех.
Я смутно помню саму битву – я не в состоянии запоминать их в деталях. Чаще всего сражение – это расплывшееся пятно, с того момента, когда меня втягивают в драку, и пока оно не закончится; этот раз не был исключением. Я подозреваю, что это – что-то вроде оцепенения, которым центральный процессор защищает меня – воина по необходимости, а не по собственному выбору. Я помню только свою ярость, и Рэтчета, и Айронхайда, которые делают все возможное. К счастью, дыра в обшивке корабля была небольшой, через нее не могло ворваться сразу много десептиконов. Это давало определенную свободу действий Рэтчету и Айронхайду для того, чтобы успеть нанести врагам как можно больше повреждений, пока я сражался с Мегатроном. Они тоже получали повреждения, в основном от одного из сикеров (я до сих пор не знаю, какого именно), но им удалось сразить нескольких десептиконов, когда я был занят.
Следующее отчетливое воспоминание: я смотрю на потолок корабля, десептиконы ушли. Видимо, прошло несколько часов после сражения; я понимал только то, что мне больно – очень больно. Серьезно раненый Рэтчет нависал надо мной, он пытался устранить самые тяжелые мои повреждения. Айронхайд докладывал о текущей ситуации, пытаясь таким образом удержать меня в сознании. Десептиконы отступили, некоторые, включая Мегатрона, едва функционировали, и наш корабль, порядком потрепанный в битве, медленно дрейфовал на полпути к Земле. Айронхайд уже послал сигнал бедствия на Землю, оттуда отправили еще один корабль, чтобы забрать нас на Кибертрон.
Ультра Магнус и Хот Род взошли на порт едва функционирующего корабля, чтобы помочь меня перенести. Я чувствовал, что боевая платформа уже отключилась, а Роллер висел на волоске, уровень энергии упал слишком низко, чтобы поддерживать нас троих. Сам я понимал, что умираю – но все остальные не могли с этим смириться. Я едва помню, как достал Матрицу Управления и передал ее Ультра Магнусу, чтобы он сберег ее, пока из наших рядов не выдвинется избранный. Потом моя оптика потемнела, и крики тех, кто не мог смириться с мой смертью, утихли.
Я очнулся в старой лаборатории Уилджека на Кибертроне, Арси и Рэтчет усердно трудились над ремонтом. Я не ожидал, что когда-нибудь смогу очнуться, и, должен признать, я был приятно удивлен. Я всегда был готов погибнуть на войне, но это не значит, что я хотел смерти.
Арси и Рэтчет чрезвычайно рисковали, отвозя меня сюда, пусть даже Айронхайд охранял безопасность лаборатории. Из тех обрывков, которые я сумел ухватить, я понял, что на лунную базу напали десептиконы, получившие задание скрываться, пока идет нападение на наш корабль-разведчик, идущий к Земле. Их целью было уничтожение нашей базы, потому что они решили, что меня привезли на ремонт туда. Но если хочешь спрятать что-то – спрячь это на виду, поэтому меня привезли прямо на Кибертрон, под их радары. Там, пока они меня чинили, я и узнал о судьбе Старскрима.
Удерживаясь от погружения в воспоминания, я посмотрел на изуродованную фигуру справа – он сидел, перезаряжаясь, напротив стены пещеры. Я все еще не мог осмыслить различие – я просто не мог свыкнуться с мыслью о том, насколько... маленьким он казался без крыльев. Потеря половины корпуса тоже не помогла, я уверен – но без обоих крыльев он казался особенно слабым и хрупким. Я знал, что он пока не до конца понял, чего лишился, и я боялся того дня, когда он поймет. Я слышал страшные истории о трансформерах, которые могли летать, но внезапно теряли эту способность: на войне или в результате несчастного случая. Обычно они не выдерживали, ломались, а Старскрим, благодаря Мегатрону, и без того был нестабилен.
Конечно, я был заинтригован, ведь мне перед отключением сказали, что мне удалось победить Мегатрона в той битве, и зная, что я забрал его с собой, я мог уйти с миром. Однако, когда во время ремонта мне сказали о судьбе Старскрима, пояснив, что Мегатрону как-то удалось выжить, заполучив новое тело и имя «Гальватрон», я почувствовал не то печаль, не то гнев, а может, и то, и другое. Тысячелетиями я твердо верил, что гибель Мегатрона, скорее всего, сгубит и войну. Я верил, что мне наконец-то удалось положить войне конец, когда мне сказали, что я одержал над ним победу. Я не могу описать... отчаяние – вот нужное слово – отчаяние, которое меня охватило, когда я узнал, что он все еще жив. Он мог называть себя Гальватроном, или еще как-нибудь – но он все равно был Мегатроном, моим смертельным врагом.
Узнав, что он убил Старскрима, бывшего его заместителем так много веков, я ужаснулся. Старскрим часто пытался расправиться с ним, но Мегатрон никогда не отвечал взаимностью – даже когда Старскрим попытался уничтожить Землю вместе с Мегатроном. После этого сикер исчез, но вскоре он вернулся невредимым – точно таким же, каким был до того, как Мегатрон добрался до него. Я никогда не пойму, почему – наверняка многие нюансы поведения десептиконов так и останутся для меня загадкой.
Так что, узнав о том, что Мегатрон наконец-то осуществил свои угрозы и покончил со Старскримом раз и навсегда, я ужаснулся. Рэтчет подтвердил, что я расслышал все правильно, хотя у меня не было причин переспрашивать. Старскрим устроил свою коронацию как нового вождя десептиконов, когда Мегатрон, – или Гальватрон, как он сам себя называет, появился в своем новом корпусе и убил бывшего заместителя.
Рэтчет и Арси почти закончили с самыми важными моментами ремонта, когда на всей планете взвыли сирены. Они, конечно, предположили, что это контратака автоботов, но у меня было ужасное ощущение, что это что-то худшее, и много худшее. Настояв на том, что я вполне могу двигаться сам, я отмахнулся от них обоих – как раз вовремя, чтобы услышать предупреждающий возглас Айронхайда. Я понял, что случилось нечто очень серьезное. Айронхайд не стал бы кричать просто так.
Гигантская фигура закрыла небо, и я клянусь, что она больше всего походила на трансформера посреди трансформации. Зазвучал чудовищный голос, сотрясающий каждую схему наших тел и каждую секцию вокруг нас. Громкий и тяжелый, он заглушал все, и казалось, будто сам Кибертрон дрожит от страха; я не мог понять почти ничего из сказанного, все что я разобрал – его имя.
Юникрон.
Несмотря на то, что я передал Матрицу Управления, и все они это видели; несмотря на то, что я больше не носил титул Прайма, – Арси, Айронхайд и Рэтчет все равно ждали моих указаний. Не так просто расстаться со старыми привычками. Как же мне было сказать им, что даже я не имел представления, что можно сделать с чем-то настолько огромным? Он был величиной с Кибертрон, если не больше – как можно сражаться с планетой?
Холодная смесь ярости и печали ворвалась в мой процессор, когда я посмотрел на небо и увидел осколки, разлетающиеся по космосу вместо лун, когда-то смотревших на Кибертрон. Лунных баз больше не было, и мои друзья на них, скорее всего, разделили их печальную участь. Артиллерия Кибертрона выжигала небо и десептиконы, наводнившие планету, пытались сражаться, но я знал, что их попытки бесполезны.
У меня не было выбора. Я повел своих к ближайшим спасательным капсулам. Кибертрон был покрыт сетью спасательных капсул для экстренных случаев – например, в случае аварии в лаборатории, когда требовалось временно эвакуироваться на другую секцию планеты. Поэтому я был уверен, что мы найдем станцию эвакуации неподалеку. Единственной проблемой было то, что капсулы были рассчитаны на двоих, максимум троих трансформеров, а нас было четверо. Против желания, мне пришлось отдать приказ разделиться, я назначил точкой встречи Землю. Даже спасательная капсула может проделать такой путь перед тем, как исчерпать ресурс.
Рэтчет и Айронхайд, хоть неохотно, но выполнили приказ и отправились на поиски капсулы, а мы с Арси направились в другую сторону. Мы не успели уйти далеко – земля под нами пошатнулась, выбрасывая нас вперед с оглушительным визгом. Осколки взметнулись вокруг, на краткий мир я упал и замер, прикрывая голову.
Мне придется признать, что я начал паниковать, когда посмотрел вверх, но не увидел неба – оно было закрыто ногой этого существа размером с планету, обосновавшегося позади нас. Невообразимо острые куски металла высовывались из земли во все стороны, два из них прокололи мне ногу, но мне еще повезло. Арси лежала позади, и осколок пронзил ее камеру искры. Как ни тяжело мне было видеть ее гибель, но она, по крайней мере, умерла быстро.
Я хотел бы оплакать ее смерть, но у меня не было времени. Если я не хотел разделить ее судьбу, я должен был сосредоточиться на эвакуации. Вытащив осколок, пронзивший мне ногу, я продолжил поиски спасательной капсулы. Я знал, что она должна быть близко, и мне было необходимо ее найти.
Тогда я и нашел его. Упавший напротив стены какого-то здания и забытый своими соратниками десептиконами – десептиконами, которыми он мечтал править, лежал Старскрим. У него недоставало левой руки, ноги и крыла, и левая сторона его корпуса была сожжена дотла. Сперва я печально подумал, что кто-то с таким духом и честолюбием был просто отброшен и забыт, десептиконы даже не проводили его в последний путь, как подобает. Он усердно служил им миллионы лет, и он заслуживал большего, чем быть забытым, словно устаревшая запчасть.
И во время этого момента задумчивости я заметил, что он еще жив.
Я не знаю, что именно подсказало мне это. Наверное, я увидел искру на поврежденной стороне, или судорожный рывок его руки. Как бы то ни было, это привлекло мое внимание, и я похромал в его сторону, чтобы убедиться, что мне не кажется. Он был, несомненно, еще жив, но находился в глубоком стазисе, или, как бы это назвали люди, в коме. Я и секунды не раздумывал, что делать – Арси была мертва, а Старскрим нет. Враг он или не враг, но я не собирался бросать его, чтобы его прикончила та ужасная штука, набросившаяся на нашу планету, – теперь, когда я был настолько близок к спасению.
Его небольшой корпус уместился в моих руках – теперь, без двух конечностей и крыла, я с легкостью мог нести его, даже несмотря на хромоту. Еще одна ужасающая конвульсия сотрясла планету, и у меня не хватило смелости на то, чтобы оглянуться и узнать, что произошло. Я обнаружил спасательную капсулу и побежал к ней так быстро, как только мог. Старскрима я оставил на полу, обещая устроить его поудобнее, если мы останемся живы, и почти запрыгнул в кресло управления, тут же щелкая переключателями. Планета, на которой мы находились, была сломлена и перемолота Юникроном, но нам удалось бежать.
После того, как Юникрон разделался с Кибертроном, он постарался проглотить каждый единичный корабль, болтавшийся в пространстве там, где когда-то парила наша родная планета. Спасательных капсул было намного больше, чем я мог представить – сотня или даже полторы, они пытались уйти во всех возможных направлениях. Я мог лишь надеяться, что среди избежавших голодных челюстей Юникрона были мои друзья.
Я не мог смотреть на это. Несмотря на отчаяние и страх за друзей, я сосредоточился на том, чтобы уйти в сторону от Юникрона, который нацелился на нас. Нам едва удалось спастись, и его крик разочарования так сильно сотряс корабль, что я на мгновение испугался, что он развалится на части. Когда колебания утихли, я разогнал спасательную капсулу до максимальной скорости, направляясь обратно к Земле.
Но на пути к Земле меня охватила паранойя. Пока я заботился о Старскриме, оценивая его повреждения, разочарованный рев Юникрона продолжал звучать в моей памяти, и у меня разыгралось воображение. Я стал думать о том, почему он так настойчиво пытался сожрать каждый корабль, как бы он ни был мал в сравнении с ним, и я боялся, что он выследит тех, кому удалось уйти. Я не мог ему позволить проследовать за нами к Земле, чтобы сожрать и эту планету. Я изменил курс и двинулся вглубь галактики.
Юникрон за нами не последовал, и только теперь я понимаю, что, возможно, последняя четверть века могла бы пройти по-другому, если бы я не позволил паранойе решать вместо меня. То, что наш корабль, предназначенный для коротких перелетов, как от Земли до Кибертрона, не развалился по дороге, было еще одним благословением Праймуса. Двадцать земных лет он вез меня и Старскрима через всю галактику, всего лишь несколько раз выходя из строя, но поломки легко подлежали ремонту. К сожалению, пока я наконец осознал, что Юникрон, десять лет следовавший за нами, нам больше не грозит, мы уже совершенно заблудились.