Ненавижу темноту.

Он вытянулся, как только мог, его пальцы постукивали по бедру – очень близко к тому месту, которое он стимулировал раньше. Тогда я заметил, что раскрытые схемы на поврежденной стороне слегка искрили, как тогда, когда он перезагружался, но искры должны были уже угаснуть. Его воздухозаборники и вентиляторы все еще шумели, охлаждая системы, а оптика была все еще тусклой и подернутой поволокой.
Даже мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что он делал, и осознание того, что он снова перезагрузился, наблюдая за мной, было еще более унизительным, чем если бы он просто смотрел. Он ответил на мой шокированный взгляд усмешкой, которая как бы говорила: ну надо же, до тебя дошло.
Его усмешка стала еще шире, когда он открыл рот, чтобы заговорить, и я энергично потряс головой. Не говори этого – ты не осмелишься это сказать…
– Если это тебя утешит, ты показал неплохое представление.
– Я тебя ненавижу.

Глава 5.

– Да что ты прицепился к моей ноге?
Не стоило и удивляться тому, что мой настойчивый вопрос был встречен лишь пожиманием плеч, как и каждый раз, когда я спрашивал прежде. Я издал звук недовольства, когда большие пальцы снова прошлись по моей ноге, очерчивая турбину, и попытался выдернуть ее из захвата, но он был быстрее. Даже если бы мне это удалось – он все равно бы схватил ее снова.
Я проверил внутренний хронометр и издал еще один разочарованный звук, на этот раз не обращаясь к кому бы то ни было вообще и к нему в частности. С начала планетарного затмения прошел примерно земной месяц. Мы перестали слышать мелодичные крики летающих тварей как минимум пять орнов назад – они покинули эти места в поиске новых источников питания, и теперь единственными звуками, нарушавшими тишину пещеры, были наши голоса, когда мы говорили, скрежет металла о камень, когда мы двигались, и мерное жужжание наших систем. Молчание было почти удушающим, и я не мог начать с извинений, чтобы нарушить его, – я уже сказал, я не очень разговорчив. У нас еще оставалось несколько энергокубов на следующую неделю.
После того, как мы закончили с приготовлением этих кубов, он и начал лапать мою уцелевшую ногу. В один прекрасный день я проснулся и обнаружил себя лежащим на полу пещеры на спине, вместо того, чтобы опираться на стену, как раньше, и моя нога лежала на его коленях, он тихонько водил пальцами вдоль ее граней и через турбину. Он мог часами заниматься этим, и он отказывался отвечать, когда я спрашивал – или даже требовал ответа, что такого пленительного в моей ноге? Может быть, это потому, что она меньше, чем у него? Или потому, что у меня осталась только одна? Или на ней было какое-то отвратительное пятно снизу, о котором я не знал, а он пытался разобраться, что это такое? Он никогда не отвечал, просто пожимал плечами с робким видом и продолжал доставать мою ногу. Я уже начинал сходить с ума из-за отсутствия ответа.
Особенно учитывая, что я спрашивал уже восьмой раз.
Особенно учитывая, что я уже четырнадцатый раз застал его за этим.
Я снова попытался от него отдернуться – на этот раз успешно – и заработал тихий звук досады с его стороны.
– Тебе просто скучно? – проворчал я, неуклюже отползая на свое место и опираясь на стену. Он все еще не отвечал, но его оробевшего вида было вполне достаточно в качестве ответа. Мне тоже было скучно: старые рассказы о войне закончились – по крайней мере, те, которыми мы хотели делиться. Тем более, что я вообще немного говорю. Ни один из нас не считал, что другому есть какое-то дело до личных воспоминаний, пусть даже их хватило бы на то, чтобы занять нас еще на один месяц, особенно если я рассказал бы про вечеринки, которые закатывали Рамбл и Скайварп. Так что да, нам было безумно скучно, но я, по крайней мере, не доставал его ноги.
– Тогда просто отключись на время, – фыркнул я и привалился к стене, чтобы снова уйти в оффлайн. Лучше я буду предаваться старым воспоминаниям во снах, чем пялиться на камни вокруг. Пришлось отдать ему честь – он и впрямь оставил меня в покое почти на два цикла. Потом меня выдернул из подзарядки звук – он пододвигался ближе, и я снова обнаружил свою ногу в его руках.
– Я обещаю, Прайм, если ты не оставишь мою ногу в покое, я заставлю тебя пожалеть об этом, – прорычал я, вложив в эти слова всю досаду, которую у меня вызывало его поведение, включая оптику ровно настолько, чтобы видеть его реакцию. На короткое время он действительно остановился, и я видел, как он взвешивает "за" и "против" того, чтобы послушаться. Похоже было на то, что он наконец-то решил отстать и оставить меня в покое, так что я снова попробовал отключиться, повторно устраиваясь поудобнее.
Потом он засунул пальцы мне в турбину.
Я испустил такой возмущенный вопль, от которого заболели мои собственные аудиосенсоры, и вырвал ногу из его рук. У меня получилось совсем не так хорошо, как я надеялся – этот шлаков сын так хорошо выбрал положение, что когда я выдернул ногу вверх, подальше от него, она всего лишь упала вниз, прямо на его колени. Его крайне увлеченный вид еще больше меня взбесил. Да я сейчас... Я сверкнул на него оптикой так сильно, как только мог, сдвигаясь к своему месту на полу, и утвердил ногу на его белой тазовой броне. На мгновение он показался смущенным, и я не смог сдержать усмешку. Да, если бы он знал.
Я начал медленно – отчасти потому, что хотел насладиться его реакцией, но по большей части оттого, что я слишком давно не включал турбину, и мне потребовалось больше, чем хотелось бы, времени, чтобы задействовать тяги. Она раскрутилась и завибрировала, и я скомандовал системам обратить палящий жар, отводя его через вентилятор на плече, вместо того, чтобы разогревать ногу, так, что только вой и вибрации проникали в его корпус. Прайму не потребовалось много времени, чтобы понять, на что я способен, но все равно он не мог меня остановить.
И я сомневаюсь, что он этого хотел.
Я знал, что под этой частью его брони находится что-то очень чувствительное. Достаточно было посмотреть на него в первый раз, когда он доводил себя до перезагрузки, чтобы получить энергон, чтобы понять это. Я не знал, что именно это такое – может быть, топливопровод, или какая-то проводка, или просто кусок скучного старого железа – но я видел эффект, который на него это оказывало – когда он открывал секцию брони и засовывал руку внутрь; так что я в точности знал, что сделает с ним турбина.
Я был все еще крайне удивлен тем, каким громким мог быть Прайм. Насколько же во многом мы были полными противоположностями. В большинстве обстоятельств это я шумный и даже визгливый, а он спокоен, собран и молчалив. Но мой голос вообще не работает во время интерфейса, а он орет как сирена. Я не мог отрицать, что не раз удивлялся, насколько громким он может быть, с тех пор как мы начали делать энергон через само-перезагрузку.
Весьма громкий, да. Несколько раз он пытался отодвинуться от моей ноги, но не очень убедительно. Его оптика была болезненно яркой, голова откинулась назад, и он изогнулся, отстраняясь от стены. Его пальцы скребли по полу, оставляя на нем глубокие борозды – так же, как и его потрепанная нога, и он стонал так громко, что это почти причиняло боль. Моя нога ниже колена тряслась как от вибраций внутри турбины, так и от того, что он противился мне, но я опирался на стену, надежно утвердив на нем ступню. Как будто бы этого было недостаточно, он схватил меня за ногу обеими руками и попытался притиснуться к ней еще сильнее. Я этого не ожидал, но понял, что теперь моя очередь, и отключил турбину.
– Не... честно!.. – он чуть не задохнулся, когда вибрация сошла на нет. Я ничего не мог с собой поделать и рассмеялся над этим возгласом разочарования, который вырвался из его вокодера. Весь его корпус трепетал, фары и оптика бледно мерцали. Я недолго прижимался к нему ногой, так что это было слегка удивительно, что он был уже так близок к перезагрузке. Что бы ни было под этой секцией брони, это было еще более чувствительным, чем я ожидал.
Или я просто настолько хорош.
– Ты меня бесишь – и ты думаешь, что я собираюсь дать тебе перегрузиться? – возмутился я. Это было весьма забавно – он был слишком занят, хныкая о несправедливости, вместо того, чтобы расквитаться со мной. Я надежно зафиксировал ногу на месте, он зря пытался прижаться к ней поближе. Я не знал, хотел ли он отыскать дополнительную стимуляцию, чтобы закончить, или просто старался выбраться из-под меня, чтобы сделать все самому, но я не собирался позволять ему ни то, ни другое, вместо этого лениво протянув: – Если ты будешь держать свои лапы подальше от моей ноги, возможно, я смогу тебя вознаградить, дав тебе закончить.
Мне так сильно хотелось смеяться, когда его руки отлетели от ноги и снова вцепились в пол. Каким-то чудом я сохранял хладнокровие – хотя и недостаточно. Я не ожидал, что он признает поражение так быстро – еще быстрее, чем сразу же, так что у меня не было времени, чтобы придумать план. Я снова включил небольшую вибрацию в ноге, чтобы выиграть время для обдумывания – такой вибрации было недостаточно для того, чтобы послать его в перезагрузку, но ее хватало, чтобы он оставался удовлетворенным, пока я придумаю, что я хочу сделать.
В конце концов я медленно произнес, выключая турбину, чтобы убедиться, что он действительно меня слушает:
– Знаешь, будет намного приятнее, если я начну все сначала. – Его оптика снова включилась, и он уставился на меня. Он был не вполне безнадежен – мне не потребовалось произносить вслух, о чем я. И хотя он был не в восторге от самой идеи, мне не за что было осудить его – я и сам был не уверен, что это стоит делать. До сих пор мы только смотрели друг за другом. Была невидимая черта, и мы оба знали, что лучше не переступать ее, когда мы делаем энергон: я не прикасаюсь к нему, он не прикасается ко мне. Я ничего не говорил, когда он занимался само-перезагрузкой, и он хранил молчание, когда это делал я. Иногда, не часто, один из нас перезагружался, глядя на другого, – обычно тогда, когда злился на него и хотел расквитаться, унизив; я пожалел, что начал это, после первого же раза, когда он сделал это со мной, – не попробовав на себе, я и не догадывался, насколько унизительным это оказалось на самом деле.
Мы превратили это в совершенно обезличенное занятие, почти рутину, не обращая внимания на то, что это должно было быть очень интимным. То, что я предлагал, пересекало черту. На самом деле, я уже пересек ее, мучая его своей уже измученной ногой, но это было все же другое. Если мы пересечем эту черту, рутина уже больше не будет рутиной, даже если мы останемся в границах своей "территории" внутри пещеры. Это вернет интимность, которую мы отделили от процесса, и у нас уйдет как минимум еще один месяц, чтобы заново научиться не обращать на это внимания, если вообще удастся не обращать внимания – зная, что другой не только выглядит, как в перезагрузке, но и чувствует это.
Мы полные противоположности в столь многом, но иногда...
– Кое-что нужно будет сделать.
Иногда он думает так же, как и я.
Мне потребовалось постараться, чтобы развернуться и подтянуться к нему, и он даже не предложил помощь – знал, что я откажусь. Вместо этого он остался там же, где и был, спокойно ожидая, пока я соскользну на бок и протащусь по полу пещеры. Когда я достаточно приблизился к нему, он протянул мне руку, но я тут же оборвал его: – Держи руки при себе! – и он послушался, его руки снова упали на пол, с другой стороны от меня.
Я схватился за его плечо, опираясь на него, как на рычаг, чтобы подтянуться на его колени, приказывая: – Не прикасайся ко мне, – я все еще пытался сохранить это настолько безличным, насколько возможно. Я делал это только потому, что я это начал, и потому что нам обоим было до боли скучно. Я не хотел превращать это в привычку и надеялся, что он тоже.
У него отлично получалось не двигаться – он только согнул в колене одну ногу за моей спиной, давая мне точку опоры, потому что я был не в состоянии поддерживать равновесие всего двумя оставшимися конечностями, причем обеими с одной стороны. Гудение его схем практически сошло на нет, когда стимуляция была оборвана, но я все еще чувствовал равномерную дрожь, бегущую по его системам. Это и еще смущенное выражение его лица показывало, что он все еще очень возбужден, и я должен был признать, что его самоконтроль меня впечатлил. Я бы на его месте все еще дергался.
Я начал с шеи, как он всегда делал сам, и почти сразу же мне захотелось, чтобы у меня были обе руки. Это упростило бы мою задачу, но смысла жаловаться не было – я должен был действовать с тем, что есть, а это всего лишь одна рука и одна опора.
Мои пальцы пробежались по его шее, обводя круг, исследуя броню, кабеля и проводку. Расположение систем отличалось от моего, но общая схема была той же, и я ожидал тех же эмоций в ответ на прикосновения. Я раскрыл ладонь над его шеей, отодвигая секцию брони, чтобы просунуть пальцы внутрь, и потер большим пальцем кабель вверх-вниз. Я полностью сосредоточил внимание на руке и пытался не обращать внимания на то, что он пристально меня разглядывал. Я не знаю, почему это беспокоило меня, и я решил, что лучший способ проигнорировать это – это заставить его перестать смотреть, так что, поскольку мои пальцы были уже под броней его шеи, я занялся потиранием проводов внутри. Я не мог не почувствовать удовольствия, когда мои действия заставили дрожь пробежать по его корпусу. Я никогда не делал этого с кем-то моего размера, так что я слегка нервничал, опасаясь сделать это неправильно, ведь то, что действовало на мой корпус, необязательно работало бы с кем-то другим того же роста.
Он притушил фары, чтобы яркость от близкого соседства не беспокоила мою оптику, но света было все еще достаточно для того, чтобы я видел, что делаю. Еще одна волна дрожи прошлась по его корпусу, его оптика моргнула, и на этот раз он издал низкий стон. Я приписал это тому, что он был все еще возбужден с самого начала – ведь его шея не была такой чувствительной, верно? Он мог так отреагировать просто потому, что ни один из нас не наслаждался чьими бы то ни было прикосновениями с тех пор, как был разрушен Кибертрон, а я и еще дольше.
Его неповрежденная антенна была слева от меня – левой руки у меня больше не было, так что мне пришлось обвить его голову правой рукой под подходящим углом, поддерживая локтем его голову, и мои пальцы проследовали по длине его антенны. Он положил меня в неудобную позу, прижав мою кабину к своей груди, но, по крайней мере, его оптика была выключена. Я слегка дернулся, когда электрическая искра затрещала на металлической вершине – сначала мне показалось, что я сделал что-то, чего делать не следовало, но беспокойство развеялось, когда эта искра заставила его снова застонать – на этот раз громче.
Прижатый ближе к нему, я мог чувствовать, как сильно он пытается оставаться спокойным, каждое движение моих пальцев вверх-вниз по антенне заставляло трепетать весь его корпус. Кажется, не требовалось многого, чтобы вернуть его в то же состояние, в котором он находился, когда я выключил турбину, и я попробовал сделать как можно больше – ведь сейчас первый и последний раз, когда мы делаем это. Я обвил пальцы вокруг его антенны и погладил ее по всей длине, от основания к вершине и обратно. Он сжался в ответ – я видел, как он старался удержать руки сзади, на полу.
Я больше не мог сопротивляться. Мне пришлось спросить:
– Просто из любопытства. Как давно в последний раз это у тебя было?
Мне действительно было любопытно. Конечно, он не мог быть таким чувствительным каждый раз – тут оказало воздействие время. Он принял весьма растерянный вид и включил один оптический элемент, раздумывая, стоит ли отвечать на вопрос. Мое ответное выражение было менее чем впечатленным. Меня начинало утомлять то, как легко он смущался.
– Доверься мне, я уверен, что я тебя уже сделал.
Вздохнув, он признал поражение и неохотно ответил. Его голос дрожал, потому что я все еще водил пальцем по антенне.
– Примерно через год после того, как мы очнулись на Земле ... так что всего прошло немного больше половины ворна. – Если он и пытался продолжить в подробностях, то еще один стон и волна дрожи прервали его, его оптика снова потемнела.
– Я же сказал, что уже победил тебя. – Я не стал уточнять, а ему было не до того, чтобы переспрашивать. Я мог чувствовать трепет в его системах, его вибрации проходили через мой собственный корпус. Как я ни пытался не обращать внимания, не реагировать было невозможно.
Я потряс головой и убрал руку с его антенны, усмехаясь над его разочарованным всхлипом. Таким способом я легко мог отправить его в перезагрузку, но я не делал ничего ниже его шеи. Так зачем же терять возможность исследовать? Думая об этом, я опустил руку, чтобы обвести очертания окон в его нагрудной броне, в поисках чувствительных точек. Я завершил круг, очерчивая окна, и дал пальцам найти одну из трещин на стекле, последовав за ней туда, где она распространялась по поверхности, превращаясь в неровные линии от одного угла стеклянной панели до противоположного. Стекло было прозрачно-голубого цвета, очень похожее на оранжевое стекло моей кабины. Как минимум, оно гармонировало с его корпусом по цвету – мое к основной раскраске не подходило.
Заигрывания с его окнами не вызывали никакой реакции, кроме слабого трепета – только потому, что к нему прикасались так, как ни разу за последнюю четверть ворна, так что я продолжил исследование ниже. Я мог чувствовать вибрацию его систем, через решетку в нижней секции его живота, и я дал руке мгновение отдыха, прижав ладонь к плоскости металла. Вибрации поднялись вверх по руке, затухая на крепежных деталях нуль-луча. Как будто бы ласковые пальцы поглаживали мои схемы, и ответная дрожь, вызванная уже личными причинами, пробежалась по моему корпусу.
Плохой Старскрим – сосредоточься.
Моя рука наконец-то проделала путь до его тазовой брони, и он задрожал в предвкушении так сильно, что почти сбросил меня с колен. Это не займет много времени, если он будет продолжать в том же духе. Я лениво провел пальцами вдоль стыка брони, просто чтобы заставить его трепетать перед тем, как я попробую найти способ проникнуть внутрь. Я знал, что он всегда открывал правую сторону, но защелки, которые я нашел, не поддавались, когда я пытался их открыть. Раздосадованный, я беспокойно постучал пальцем и обиженно спросил:
– Есть какая-то хитрость?
Его смех несколько сбил меня с толку, но я удержал контроль над собой, наблюдая, как он схватил правую сторону тазовой секции двумя руками и выкрутил ее так сильно, что я удивился, как застежки не сломались.
– Они просто очень жесткие, – пробормотал он в ответ на мой вопрос, возвращая руки на пол. По-видимому, это был такой деликатный способ сказать, что нужны две руки, чтобы ее открыть. Но, по крайней мере, сейчас эта секция была открыта, и мое любопытство снова вспыхнуло, когда я понял, что сейчас узнаю, что же такое чувствительное там находится.
Так как панель открывалась слева от меня, было сложно забраться туда уцелевшей рукой, но после двух попыток мне это все же удалось. Я рассматривал все вокруг пальцами, так как угол был слишком неудобным, чтобы на самом деле туда заглянуть. Схемы, проводка, кабеля, куски металла тут и там – ничего необычного.
А потом я нашел аккуратно упакованный пучок проводов в верхней части тазового сочленения.
Как только кончики моих пальцев коснулись этих проводов, он испустил глубокий, громкий стон, его голова откинулась назад, как будто бы он потерял возможность ее поддерживать. Нога, которую он закрепил, чтобы подпереть мою спину, обмякла и скатилась вниз на пол, он задрожал и попытался придвинуться ближе к моей руке, зарываясь пальцами в пол пещеры. Какое-то мгновение я просто смотрел на него, слегка пощипывая провода, считая их количество – семь или восемь, аккуратно уложены вместе горизонтально, вдоль границы секции. Чувствительность антенн была понятна. Шеи – понятна. Но обычные электрические провода в тазовом сочленении? В такой их чувствительности было немного смысла, и, к тому же, такие чистые точки удовольствия делались очень редко – такие, как моя нога.
– Ну и кто это был? – внезапно спросил я. – Я имею в виду, последний, кто у тебя был. Мне просто интересно, – он выгнулся, и его оцепеневший вид явно показывал, что он не хотел отвлекаться на ответы, так что я перестал прикасаться к проводам, заставляя его выйти из погруженности в эмоции. У меня была причина отвлекать его – если я буду прерываться незадолго до пика удовольствия, оно продлится дольше. Это было нелегко узнать, но я не жаловался.
Наконец-то он справился со своим вокодером, так что я продолжил легкие поглаживания проводов.
– Д-Джаз, – прохрипел он, и новая волна дрожи прошла через его корпус, из-за той позы, в которой я на нем сидел, она спустилась до моей собственной ноги, – Он сделал... замечательное предположение... ч-что мне нужно – мммм! – расслабиться.
– Я оспорю, – любезно ответил я. Я продолжал дразнящие прикосновения к его проводам еще некоторое время, пока мне в голову не пришла идея, и я не смог справиться с усмешкой, перечеркнувшей мне лицо. – Это о нем ты сейчас думаешь? – спросил я, понижая голос почти до мурлыканья, еще один трюк, которому я научился давным-давно, он должен был работать так же хорошо на нем, как и на мне – его дрожь начала увеличиваться по интенсивности. – Или о ком-то еще? Об Элите-1? – я снова включил турбину и приподнял ногу, проводя ей по его ноге все выше, так высоко, как только можно было, чтобы не терять опоры, позволяя вибрации от ноги усилить то, что я делал с его поясом.
– Н-нет, – выдохнул он в промежутке между двумя громкими стонами, все еще пытаясь придвинуть свои бедра ближе к моей руке. В этом была определенная не сексуальная эйфория, и я не мог ей не наслаждаться – я заставлял могущественного Оптимуса Прайма трепетать подо мной. Он был предоставлен моему милосердию – этого не удавалось добиться ни одному другому десептикону. Было даже почти жалко, что это больше не имеет значения, хотя это не помешало мне наслаждаться чувством силы, которое он мне дал.
Я наклонился вперед, прижимаясь плечом к его груди, так, чтобы получилось приблизить голову и прошептать прямо в его правый аудиодатчик :
– Тогда кто-то еще? Кто? – спросил я, наслаждаясь тем, как он задрожал в ответ. Мне это нравилось даже слишком сильно, хотя мое удовольствие слегка утихло, когда я заметил что-то странное. Его грудная броня разделилась на две части между окон и приоткрылась, из трещины сиял странный голубой свет. Я потряс головой и не стал пока обращать внимания, решив, что это часть его фар. Я снова сосредоточился на его аудиодатчике: – Может быть, Айронхайд? Или Рэтчет? – я погрузил палец в сплетение проводов, чтобы разделить их, погладил по ним и между ними, я считал, что у меня осталось всего несколько астросекунд перед тем, как он не сможет терпеть.