Ненавижу темноту.

– Твои колени?
– Ага, – я снова пожал плечами. – Ему было скучно, он слонялся по моей секции и перезаряжался на моих коленях, пока я работал. Все задания обычно поручали Рамблу, так что у Френзи редко находились лучшие занятия.
Это было правдой. Френзи всегда говорил, что на моих коленях уютно. Я спрашивал, почему на моих, а не на Свайварпа или Тандеркрекера – ведь мы одной модели, но он просто отключался и не отвечал на вопрос.
Прайм замолчал и погрузился в раздумья над моим ответом. Через мгновение он захихикал, видимо, представляя, как я печатал на компьютере, а дремлющий Френзи свернулся у меня на коленях.
Я выстрелил в него взглядом и сказал:
– Заткнись. Я собираюсь вернуться в перезарядку, – я выключил оптику, чтобы так и сделать. Я был вымотан после всего этого и предпочитал отключиться, а не принять еще один энергокуб и остаться в онлайне, выслушивая, как он посмеивается над картинками из собственного воображения. Мне удалось добиться примерно пяти минут покоя, перед тем, как я наградил его возмущенным рычанием.
– Я понятно говорю, Прайм? Убери свои шлаковы руки от моей ноги!

Вставленная глава "Маска Прайма"

Синие пальцы пробежались по серебристому металлу, который отражал свет красной оптики. Пальцы были неуклюжими, с потертой и шелушащейся краской, но металл, по которому они проводили, каким-то образом все еще выглядел новым, хотя и не таким блестящим, как мог бы. Оптика над ним была темной, выключенной, но он знал, что она может сиять ясным голубым светом, когда ее владелец проснется. Мягкий белый свет развеивал удушающую тьму, он был не таким ярким, как обычно, потому что его владелец был в оффлайне. Другой был благодарен за заботу.
Старскрим снова провел пальцами оставшейся руки по ребру, отмечавшему середину маски Оптимуса Прайма. Он наклонил голову выключенного меха сначала в одну, потом в другую сторону, пытаясь найти застежку, или защелку, или что-то в этом роде, что угодно, что помогло бы снять ее, но не нашел ничего и вскоре сдался, вместо этого прикладывая ладонь к груди Оптимуса, чтобы его подбородок опустился на подставленную руку. Он подвинул свой искалеченный корпус, расположив его поудобнее на Оптимусе – они лежали вместе на полу пещеры. Насколько он мог сказать, не было способа ни снять, ни хотя бы открыть маску. Конечно, у него был под ней рот, или что-то похожее. Конечно, она не была частью его лица. Или все же была?
Отсутствие прогресса не привело к отказу от дальнейших попыток, и любопытные синие пальцы снова нажали на центр маски, чтобы обнаружить шов, который разделит ее, но он снова ничего не добился, кроме пробуждения большего меха.
Старскриму приходилось признать, что ему действительно начинают нравиться прикосновения Оптимуса. Конечно, открыто он это не признает никогда, пусть даже прикосновение синей руки, которая скользнула позади бедра, над тазовой секцией, и поднялась вверх по бескрылой спине, было очень расслабляющим. Ему было почти жаль, что он не продолжил.
Голубая оптика наконец-то вернулась в онлайн, но больший мех явно не ожидал пробудиться из-за того, что Старскрим так пристально изучает его лицо. Голова Оптимуса отдернулась назад – так далеко, как только позволил пол пещеры, он тихонько выругался и тут же отключил оптику.
– Не делай этого, – проворчал он, и поднял вторую руку, чтобы потереть оптику, очищая ее от пыли, летавшей по пещере.
– Джаз или Элита-1 когда-нибудь тебе говорили, что ты можешь быть невыносимым после интерфейса? – фыркнул Старскрим в ответ, он растянулся повдоль торса Прайма слишком удобно для того, чтобы утруждать себя лишними движениями.
– Они меня так не пугали, когда я только проснулся, – был сердитый ответ. Он снова включил оптику и продемонстрировал меньшему меху вполне смущенный вид, когда разобрался, как именно они лежат – Старскрим растянулся на Оптимусе, кабиной к ветровому стеклу, оптикой к оптике. В этом же положении у них был интерфейс в последний раз – как раз перед тем, как Прайм ушел в перезарядку.
– Не то чтобы я жаловался, но почему ты до сих пор не отодвинулся? – спрашивая, он снова провел рукой по спине Старскрима – то вверх, где раньше были крылья, то обратно вниз, ненадолго задержавшись на тазовой секции меньшего меха, и снова продолжил движение вверх.
– Мне не хотелось, – просто ответил Старскрим, и не смог сдержать расслабленного вздоха. Автоботу не пришлось удивляться, чем он был вызван, и его довольный взгляд вызвал оскорбленную вспышку красной оптики.
– Заткнись.
– Я ничего не говорил.
– А тебе и не надо, – в быстрой попытке сменить тему разговора и сосредоточить внимание лидера на чем-нибудь еще, Старскрим снова дотронулся до его маски, и снова провел пальцами по грани посередине.
– Это снимается? – странный, неуместный вопрос вызвал удивленное мерцание голубой оптики. В самую последнюю очередь он ожидал услышать из вокодера Старскрима что-то в этом духе.
– Нет, не снимается, – ответил Прайм. Красная оптика, казалось, вспыхнула немного ярче, а любопытные синие пальцы стали более наглыми.
– Так под ней у тебя нет лица? – зачарованно осведомился бывший ученый.
– Это и есть мое лицо.
– Но как ты принимаешь энергон?
Голубая оптика замигала, когда он внезапно понял, о чем ведет речь Старскрим, и ему пришлось признать, что он порядком удивился. В застоявшемся воздухе пещеры пронесся ветер ностальгии, вернулись полузабытые воспоминания о почти таком же разговоре с Альфа Трионом, вскоре после его первой активации в новом корпусе, когда он прекратил быть Орионом Паксом и стал Оптимусом Праймом.
– Это не металл, – спокойно объяснил он. – На вид и на ощупь это похоже на металл, но это минерал, который Альфа Трион нашел больше ста тысяч ворнов тому назад – задолго до того, как построил меня. Он вптывает энергон, как земля впитывает жидкость. – Ему пришлось серьезно бороться с побуждением рассмеяться над тем, как легко он захватил пристальное внимание Старскрима, меньший мех тщательно исследовал его маску еще ближе, чем до этого. – Знаешь, я не единственный с подобной маской. Не только Альфа Трион использовал этот минерал.
– Я так не думаю – я часто смотрел, как Саундвейв принимает энергон, и он, кажется, проходит прямо через его маску.
Оптимус кивнул.
– Скорее всего, она из того же минерала. У Уилджека, Гримлока, и кассет Бластера Ревайнда и Эджекта то же самое. Мне кажется, что и у конструктиконов то же – у тех констуктиконов, лица которых прикрыты маской – но я могу ошибаться. У Сиспрея она снимается, так же, как и у Пауэрглайда и Космоса.
– Она чувствует прикосновения? – спросил Старскрим, и Оптимус снова кивнул.
– Да, я могу ей чувствовать, так же, как и любой другой частью корпуса, – ответил он, упрощая более детальное описание другого меха. Он задумался, а потом наклонил голову в сторону и предложил, – Если хочешь, ты можешь посмотреть, как это работает. – И без того яркая красная оптика засияла еще ярче, когда ее владельцу предложили одну их тех вещей, которых он хотел больше всего на свете, и на короткий миг Старскрим волнующе и непреклонно напомнил ему о Уилджеке.
Каким ботом он мог бы стать, если бы его не совратил путь десептиконов?
Оптимус плотнее прижал руку к спине Старскрима, чтобы тот не упал, и оперся о пол другой рукой, чтобы сесть, прислонившись к стене, давая Старскриму устроиться на его коленях. Когда Прайм убедился, что несбалансированный мех не упадет, он потянулся за одним из оставшихся трех энергокубов, и Старскрим внимательно наблюдал за ним со всем энтузиазмом и зачарованностью ученого, которым он был в прошлой жизни. Оптимус прижал куб к маске и опустошил его часть.
Все было в точности, как он сказал – как будто бы он наблюдал за дождем, уходящим в землю, но металлическая структура оставалась прежней. Она была такой же гладкой, как и любая другая пластина металла, но энергон проходил сквозь нее беспрепятственно. Кончики его пальцев блестели от энергона, который он стер перед тем, как тот впитался, но когда он снова прижал пальцы к маске, минерал, из которого она была сделана, впитал и эти остатки, оставив пальцы чистыми.
Оптимус притушил оптику, пока рука Старскрима продолжала исследование. Ни Джаз, ни Элита-1 не находили его маску такой увлекательной, и, прикоснувшись к ней раз или два, полностью переставали обращать на нее внимание. Элита-1 очень огорчилась из-за того, что у него не было рта, а Джаз как-то попробовал отодрать маску, но добился лишь болезненного стона. Однако Старскрим был совершенно очарован. Поначалу его прикосновения были легкими, как перышко, потом они на мгновение усилились и снова стали легкими, когда он пробежался пальцами по всей маске. Его прикосновение было почти ублажающим, и он чуть не издал возмущенный звук, когда оно исчезло.
Оптимус снова включил оптику, но прикосновение вернулось – на этот раз влажное, Старскрим провел большим пальцем от одной стороны маски к другой, смочив палец энергоном из куба, который все еще держал Прайм. Он оставил линию искристого вещества и наблюдал, как оно впитывается в поверхность. Оптимус не в первый раз пожалел, что у него нет настоящего рта, чтобы улыбнуться.
– Почему они просто не сделали тебе нормальное лицо? – наконец спросил Старскрим, нарушая молчание. Алый взгляд все еще был направлен на маску Прайма, он повторил свои действия, на этот раз двумя пальцами, оставляя две линии энергона впитываться в маску.
– Этот корпус предназначен для сражений, – ответил больший мех и снова притушил оптику, давая другому делать то, что он хочет. Ему это нравилось слишком сильно для того, чтобы просить Старскрима остановиться – даже если бы на то была причина. – Мой создатель считал, что боевая маска лучше, чем лицо, которое может быть обезображено в схватке, ведь починить лицо намного сложнее, чем другие части корпуса.
Старскрим издал понимающий звук, но ничего не сказал в ответ. На следующие десять минут молчание наполнило пещеру, пока энергокуб не опустел, и Старскрим не нарисовал еще одну, последнюю линию поперек маски Оптимуса. Для разнообразия, это был неровный зигзаг, потом он поднес палец к собственному рту, чтобы слизнуть остатки энергона, и снова откинулся от лица Прайма назад, где его уже ожидало колено, на которое можно было опереться спиной.
– Если мы когда-нибудь выберемся с этой скалы, тебе придется дать мне пристальней изучить этот минерал, – наконец заявил он, после еще одного долгого мгновения молчания. Прайм снова пожелал, чтобы у него была возможность улыбнуться.
– С удовольствием.

Глава 6.

Что-то было не так. Очень не так.
Я не знаю, что именно привлекло мое внимание, но я почувствовал, что что-то в воздухе не так, и это не было просто потому, что он стал затхлым за месяцы, которые мы провели взаперти, в пещере, за валуном, закрывающим вход и не пропускающим свежий ветер. К счастью, мы не нуждались в свежем воздухе, чтобы выжить.
Нет, что-то еще было не так. Я кратко осмотрел наш "дом" – или нашу тюрьму, что бы то ни было. Обтянутый кожей, полуразложившийся костяк второй виверны, которую я убил так много месяцев назад, был так далеко от нас, как только возможно было его убрать, не выходя наружу, и пока она смердела, она провела здесь месяцы, так что теперь от нее не осталось почти ничего, кроме скелета и высохшей кожи. Это не могло быть проблемой. У нас осталось пять энергокубов, и мы оба были настолько функциональны, насколько это возможно на таком низкокачественном энергоне, так что не было необходимости делать еще. Это не было проблемой. Даже сама пещера не была проблемой – потолок был прочным, здесь не бывало землетрясений, и камень совсем не собирался на нас обрушиваться. До тех пор, пока я не посмотрел на Старскрима и не понял, что именно не так.
– Вот шлак! – выругался я.
Оно снова началось. Он был в оффлайне и ничего не замечал, но мои фары с легкостью подсвечивали предательский серый порошок, прочертивший его изуродованную сторону, и краткий миг паники оживил все мои системы. Он не мог потерять еще большую часть корпуса – он просто не мог. Это приведет не просто к психологическим переживаниям – скорее всего, это его убьет. У него уже не хватало жизненно важных частей – его корпус легко перегревался в отсутствие обоих воздухозаборников и вентиляторов, и если он уступит этому еще какие-то детали, он вполне может умереть.
Я не тратил времени на нежное пробуждение. Я просто переполз через него, схватил его за оставшееся плечо и тряс, пока он не проснулся, требуя: – Открой грудной отсек.
Он был не слишком обрадован.
– Что, опять? – проворчал он, все еще в полусне пытаясь отодвинуться от меня. – Праймус, ты ненасытен. Я устал, Прайм – твой способ более чем истощающий. Давай ты сделаешь это сам, – сказав так, он снова отключил оптику и попытался вернуться ко сну. Я бы смутился, если бы я не был в панике.
– Старскрим, тебе говорю, вставай! – потребовал я, снова тряхнув его. Я думаю, что тогда я понял, что люди называют "убийственным взглядом", потому что он сверкнул на меня оптикой так, как будто бы хотел меня спалить. Но я невозмутимо настаивал: – Посмотри вниз.
Он посмотрел. Из моих описаний он знал, на что это похоже, и если он еще выглядел сонным, когда упирал взгляд вниз, то вид ужаса, который исказил его лицо, означал, что теперь он уже точно не спит. Обычно он старался не показывать такие эмоции, но когда некроз первые два раза отъедал куски его корпуса, он был без сознания, и сейчас почувствовал это впервые. Я мог только догадываться, как перепуган был бы я в такой ситуации. И я понятия не имел, ощущает ли он то, что с ним происходит.
Я понизил голос в попытке его успокоить, уговаривая его посмотреть на меня, и отвернуться от гниющей стороны: – Открой грудь. Мне нужно извлечь твою камеру искры – это единственное, что останавливало это раньше. – Если бы у меня было медицинское образование, я бы знал, почему помогло только это, но я и понятия не имел – я просто знал, что это остановило процесс в последние два раза.
Понятно, он посмотрел на меня, как будто бы я спятил, – Это может меня убить. – Ему не нужно было говорить это, я знал и так. Я почти потерял его в прошлый раз.
– Я знаю, но это единственный способ. Если это достигнет твоей камеры искры, ты все равно умрешь, – Он вздрогнул и перестал спорить, вместо этого отводя от меня взгляд и открывая кабину и защитные панели под ней. До нашего испытания этой планетой, я никогда не представлял, что различия между автоботами и десептиконами лежат так глубоко, от наших взглядов и целей до культуры, и даже до нашей базовой конструкции. Я уже много раз видел его камеру искры, но она все еще была удивительной и пленяющей. Камеры искр автоботов – громоздкие, непрозрачные кубы серого металла, очень скучное вместилище такой красивой сущности. Камеры искр десептиконов – или, как минимум, Старскрима – были полупрозрачно-серебряными, позволяя великолепному золотому свету искры быть видимым для всех, но все же защищая ее. Она была ромбовидной, и уютно устраивалась под его кабиной, защищенная со всех сторон усиленной внешней броней. Она также была меньше, более обтекаемой, намного менее громоздкой, и, принимая во внимание тип его конструкции – это было неудивительно. Кажется, что каждая часть наделенного даром полета трансформера гладкая и грациозная. Я не знаю, приводило ли это в восторг еще кого-то, но меня – да.
Я могу сказать, что он был напуган, хоть он и пытался скрыть это; его выдавала лишь едва дрожащая рука, цепляющаяся за камень около ноги, и я был не удивлен – кто бы не испугался? Я мог убить его этим действием, но он точно умер бы, если бы я этого не сделал. Слова не могут успокоить страх, подобный этому, и он не похож на любителя объятий. Так что, я попытался отвлечь его. Мне все равно нужно было прикоснуться к камере искры, чтобы отключить ее.
Я нежно пробежал пальцами одной руки по граням камеры, отыскивая коннекторы другой рукой. Он ответил одним из этих восхитительных движений, к которым я уже привык, как видя их, так и вызывая их сам в последние несколько месяцев – затрепетав всем корпусом. Не в первый раз я задумался о том, как трепетали бы его крылья, если бы он их не потерял. Картина была притягательной.
Мне стало почти плохо из-за невозможности закончить действия, которые я начал – он тихонько всхлипнул, когда мои пальцы легко дотронулись до верхней грани его камеры искры, и это был один из немногих звуков, которые он издавал во время интерфейса. По крайней мере, он больше не думал о том, что я в действительности делаю, и, держа это в уме, я стал немного настойчивее, обвив руку вокруг его камеры искры и осторожно поглаживая ее. Его ответная дрожь была такой неистовой, что он почти вытряхнул мою руку из груди. Его шея обмякла, и голова прижалась к каменной стене, его вокодер отчаянно пытался хоть как-то показать звуками удовольствие, которое он испытывал. Чувствительность его камеры искры никогда не переставала удивлять меня – я думал, что он почти ушел в перезагрузку прямо здесь, и из вредности я записал эту информацию в дальние блоки памяти – чтобы использовать потом.
В это время, мне показалось, что было бы жестоко остановиться и не дать ему расслабиться, так что я снова погладил его камеру искры, пока вторая рука находила основную связь искры с корпусом, но я не обрывал эту связь до тех пор, пока он не закончит. Его рука взлетела к моей и сжала ее почти до боли, он бился напротив меня, сотрясаясь и шумя турбиной в ноге. Его искра сияла так ярко, что было больно на нее смотреть, тоже трепеща в своем корпусе, и глядя, как он дрожит и корчится, я не мог не повторять те же мысли, которые не покидали меня с тех самых пор, как мы решили сделать это привычным месяц назад; мысли, которую я не допущу, чтобы он услышал, просто потому, что он рассмеется мне в лицо.
Праймус, какой он красивый.
Я оборвал последнюю связь, когда его дрожь утихла, убирая руку из его груди, и обнимая его, чтобы уложить его напротив своей груди, поддерживая, пока последние волны дрожи прекратят сотрясать его корпус. Другой рукой я вытянул его камеру искры, и едва сдержал позыв, когда его корпус упал напротив меня, по сути умирая в моих руках. Это заставляло меня чувствовать себя дурно первые два раза, и сегодняшний не был исключением. Я этого терпеть не мог. Так много умерших в войне, и несколько почти так же умерли на моих руках, и то, как его корпус обмяк и стал безжизненным в моих руках, обескураживало меня.
Пытаясь сосредоточиться на чем-то еще, я опустил его корпус на пол, и обследовал его камеру искры, чтобы убедиться, что она в порядке, поворачивая ее в руках, и проводя пальцами вдоль граней и вершин. Я сомневаюсь, что мои прикосновения как-то на него действовали, ведь он был вне своего корпуса, без проводов и электрических импульсов, чтобы передать реакцию самой искре, но я не мог удержаться. Я хотел чувствовать, что успокаиваю его, но мне не казалось, что я придумываю, потому что его искра слегка померкла, как будто бы он немного волновался. Убедившись, что ему не грозит непосредственная опасность, я повернулся к его корпусу и стал отламывать отмершие части свободной рукой – они тут же осыпались в пыль. Удалив уже пораженные части, я смогу сказать, замедлилось это или остановилось, хотя я и не ожидал этого примерно двадцать циклов – столько, сколько это заняло в последние два раза.
Когда я закончил, я снова уселся на свое место напротив стены и устроил его камеру искры на коленях, глядя на то, как она пульсирует и сияет. Это правда было красиво, и было удивительно, как что-то настолько уязвимое несло такой дух и такие амбиции. Изначально я вынул ее впервые, потому что боялся, что некроз поглотит ее, как уже поглотил то, что оставалось от его левой руки и ноги, и оставшегося крыла – было совершенно неожиданно, что отделение искры остановит некроз, но я не жаловался.
Его искра выглядела иначе, чем в первые два раза – тогда она была туской и не двигающейся, почти потухшей, особенно во второй раз, когда она действительно почти погасла. Но теперь она трепетала и слегка двигалась туда-сюда внутри контейнера. Это было удивительным...
– Ты в сознании? – спросил я. Не знаю, чего я ожидал, но уж точно не того, чтобы его искра слегка запрыгала вверх-вниз в своем вместилище, как будто бы он пытался кивнуть. Я думал, что он, по существу, находится в подобии стазиса. Мне было интересно, на что это похоже: понимать, что происходит вокруг, но находиться вне своего корпуса. Очевидно, что он мог слышать меня, но мог ли он меня видеть? Я сомневался, но так как я уже допустил ошибку, я снова спросил: – Ты можешь меня видеть? – в ответ он задвигался вперед-назад, быстро разобравшись, как общаться в таком состоянии.
Это должно было быть странным, если не невыносимым – быть отделенным от своего корпуса таким образом. Он мог слышать, но не мог видеть. Он мог отвечать, "кивая" или колеблясь вперед-назад, но он не мог говорить. Я быстро понял, на что именно это могло быть похоже, и сразу же почувствовал вину за то, что убрал искру, не зная, что он останется в сознании, потеря чувств – это чудовищное ощущение, и свет внутри камеры совсем не говорил мне, как он справляется с этим. Паниковал ли он, или это его почти не затронуло? Мне пришлось это сделать, но от этого мне не становилось лучше. Потеря чувств – это вид пытки, и я подверг его этой пытке, под предлогом помощи.
– Ну, тебе придется оставаться в этом состоянии всего несколько циклов, – я попытался успокоить его, хотя на самом деле я еще больше хотел успокоить себя, снова рассеяно поглаживая камеру пальцами. Узнав это, он, кажется, немного успокоился – потому что он перестал двигаться в своем вместилище, и я откинулся на стену пещеры в ожидании.
Прошла неделя.
Я посмотрел на корпус Старскрима, во время короткой остановки во взволнованной ходьбе по пещере. Почему это не останавливается? Почему не останавливается? Раньше это останавливалось, но теперь, казалось, лишь ускорилось. Его торс пересекался серыми завитками, они заползали вверх, на его шею и вниз, внутрь бедра. Во всяком случае, казалось, что убрав камеру искры, я сделал только хуже, и я чувствовал себя невыносимо беспомощным. Я не мог сделать ничего, чтобы остановить что-то, чего я не понимал, но если это вскоре не остановится, это сожрет его лицо, а я ни за что не хотел бы возвращать его в тело, у которого нет части лица. Тем временем, он был заключен вне тела, страдая от потери чувств, и все, что я мог делать – это носить его вокруг, исступленно меряя шагами пещеру.