Ненавижу темноту.

Автор: Nkfloofiepoof.
Пейринг: Старскрим/Оптимус Прайм
Перевод: Firrior
Вычитка: Just_War, Эстебан Бореад, Мечтательный Дракон. Также спасибо -Коготь-, Skeinweaver
Вселенная: G1 AU
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: slash, angst
Аннотация: AU: после гибели Кибертрона от рук Юникрона Оптимус Прайм оказывается заброшен на окраину галактики, на кошмарную планету, кишащую тварями, способными пожирать даже металл. Волей обстоятельств единственным его спутником становится сильно поврежденный, едва функционирующий Старскрим...
Комментарий: макси-фик. 9глав, ~100 страниц. Перевод непрофессиональный, 2-3% текста утеряно в творческих муках. Разрешение автора на перевод получено.
Оригинал: http://www.fanfiction.net/s/3843690.

Глава 1.
– Ты ведь ничего не помнишь?
Этот вопрос все еще ставил меня в тупик, даже через несколько земных часов после того, как был задан. Как ни печально, но в моей памяти был провал – с того момента, как меня атаковали и до пробуждения несколько часов назад. Мне хотелось думать, что пустота в блоках памяти вызвана неотступающей болью и чувством отстраненности от самого себя, но боль постепенно уходила, а память все не возвращалась. Кажется, это было безнадежно.
Он был в перезарядке, – слева от меня, у противоположной стены, но я не мог перевести на него взгляд – ведь это означало увидеть изуродованную левую половину собственного корпуса. К сожалению, здесь было больше не на что смотреть, кроме него и того места, где когда-то были моя левая рука и нога. Мы находились в пещере – темный, ржаво-красный цвет напоминал мне о Френзи. Крошечная точка света в ста метрах от нас, обозначавшая вход в пещеру, была единственным просветом среди тусклых теней. По-видимому, мы были здесь... очень долго. Вспоминая то, что, как мне сказали, я потерял, я не мог справиться с дрожью...
Если бы я поверил в то, что он мне говорил – по правде говоря, у меня не было особого выбора, – то прошло более двадцати земных лет после того, как на меня напали во время коронации на Кибертроне. Я не знаю точно, кто это был – но кто бы это мог быть, кроме Мегатрона? Однако нападавший выглядел совсем по-другому, а жизнь Мегатрона висела на волоске, когда я вышвырнул его из Астротрейна. Я могу только догадываться о том, что с ним случилось, и почему он выжил. Все произошло слишком быстро, я не особо запомнил, как выглядел нападавший, но лицо у него было как у Мегатрона.
Больше я не помню ничего. Все, что я знаю – то, что мне рассказали. Мегатрону не удалось разорвать меня на кусочки, но он оторвал мне левую руку, крыло и ногу, и еще порядочный кусок корпуса с левой стороны. Похоже, что я ушел в режим аварийного энергосбережения, чтобы сохранить жизнь – видимо, поэтому я и не помню, чем закончилось то нападение. Неудивительно, что никто не обратил внимания, что я еще не умер и не обеспокоился тем, чтобы помочь мне – в конце концов, мы, десептиконы, эгоисты. Мы похожи на стаю земных волков: следуем за сильнейшим, безжалостны к ослабевшим, и сделаем что угодно, чтобы забраться повыше. И мне это, правда, нравится. Это делает жизнь соревнованием. Но я никогда не думал, что Мегатрон так упрямо откажется умирать и все же помешает мне занять его место. Даже парализованный и брошенный на произвол судьбы, он все равно вернулся и втоптал меня туда, где я нахожусь сейчас.
В конце концов, я заставил себя посмотреть вниз, еще раз оценивая весьма непрофессиональный ремонт своей все еще раскрытой ходовой части. Видимо, принимая во внимание ситуацию, это лучшее, что он мог сделать, но я все равно думаю, что он должен был бы быть опытнее по части ремонта. Привычка полагаться на Рэтчета и Уилджека в этих вопросах притупила его навыки, если они когда-то были.
Учитывая то, как глубоко распространились повреждения, мне невероятно повезло, что лицо осталось целым. Левого воздухозаборника на груди не было, и кабина была расчерчена трещинами. Ниже левого плеча не было ничего. И даже мне пришлось признать, что он выполнил впечатляющую работу по отключению болевых рецепторов. Теперь я испытывал всего лишь тупую боль, и я был благодарен за это – хотя никогда не сказал бы "спасибо" вслух, особенно ему.
Он тоже был в плохой форме после всего этого – красная рама треснула, ветровик разбит, одна антенна выгнулась назад, и я подозревал, что у него работает лишь половина оптики, но это сложно сказать наверняка в темной пещере.
Пещера... Ни я, ни он не знали, где именно в галактике она находится. Как он сказал, пять лет назад мы совершили здесь аварийную посадку на разбитом корабле, том же самом, на котором мы сбежали с Кибертрона. Спасательные шлюпки не рассчитаны на такое длительное использование, так что удивительно, что она вообще выдержала столько, несмотря на то, что пассажиров было лишь двое.
Мысль о том, что Кибертрона больше нет, все еще ужасала. Я не смог бы поверить в причудливую историю, которую он мне рассказал, но... Автоботы никогда не лгут, а он в особенности. Как бы сомнительно это ни звучало, но это должно быть правдой. Планета, которая пожирала другие планеты... кажется, он называл ее Юникроном. Кибертрон стал его последней жертвой – планета, на которой мы с Мегатроном сражались последние миллионы лет, чтобы возродить ее былую славу; планета, которой я мечтал править, исчезла, была стерта с лица галактики. Когда я наконец-то понял и смирился с этим, я перестал отказываться от ремонта. Во всем этом... просто больше не было смысла.
По сути, больше ни в чем не было смысла. Почему он все еще пытался отремонтировать меня при помощи того, что было, почему он продолжал сидеть здесь и отказывался умирать вместе с нашей планетой?.. Я не мог понять. Надежда – это не то, к чему привыкли десептиконы даже в лучших обстоятельствах, да и на что было надеяться? Что в галактике остались другие выжившие? А он хотя бы понимал, насколько велика галактика? В чем смысл полагаться на что-то столь хрупкое и неуловимое, как надежда?
Я хотел задать ему эти вопросы до того, но он сидел, ничего не сознавая. Он провалился в обессиленную перезарядку почти сразу после того, как объяснил мне, что я пропустил за последние десятилетия. После разрушения Кибертрона я пропустил не так уж и много. Он нашел мой корпус во время паники на Кибертроне. Когда напал Юникрон, он был вдали от других автоботов. Он взял спасательную капсулу, чтобы улететь с моим корпусом, и попробовал следовать за эвакуирующимися кораблями, когда Кибертрон пропал в недрах Юникрона, но Юникрон попытался поглотить и нас, и другие корабли. В то время он думал лишь о том, как спастись, так что он не узнал, проглочены ли были остальные корабли, или им удалось улететь. Изначально он держал курс на Землю, но потом, подозреваю, у него началась паранойя – он стал опасаться, что Юникрон последует за нами и поглотит Землю. Так что мы срывались то на одно, то на другое место в Галактике, до тех пор, пока он окончательно не убедился, что за нами не следуют, а потом... ну, достаточно сказать, что мы заблудились. Этот корабль предназначался для эвакуации на небольшие расстояния, а не для межзвездных путешествий. На нем отсутствовали надежные звездные карты, так что не было никаких предположений, где именно в галактике мы находимся, или как далеко мы от Земли, или любой знакомой планеты с известной цивилизацией.
Во время нашего бегства, он делал, что мог для того, чтобы поддерживать мое состояние стабильным, хоть и не мог починить меня. Он сказал, что я то приходил в сознание, то терял его, на протяжении долгих лет он заботился обо мне, вот почему он спросил меня таким обвиняющим тоном: "Ты ведь ничего не помнишь?".
Хорошо, возможно я преувеличил насчет обвинения, но он точно казался весьма обиженным, что я не помню, как он боролся за мою жизнь. Я бы тоже обиделся, если бы я провел больше двадцати лет в заботах о сломанном корпусе своего злейшего врага, и все это только затем, чтобы он попробовал выцарапать мою оптику, когда, наконец, очнулся, и начал меня ругать.
Скайварп всегда говорил, что мне нужно пересмотреть свои взгляды на жизнь.
– Тебе нужен отдых, – прошуршал его голос слева, отвлекая меня от раздумий.
– Я спал достаточно, Прайм. – Ответил я не глядя. Я слышал, как он встал, и слишком медленно подошел ко мне, он едва передвигал ноги от истощения, даже несмотря на несколько часов зарядки. Он присел на колени рядом со мной – немного неуклюже, мне пришлось бороться с порывом отдернуться от него. Тот Оптимус Прайм, с которым я сражался так долго, никогда не показал бы подобную слабость – даже такой наполовину функционирующей куче шлака, как я. Но я все равно сжался, когда он отодвинул меня от стены в сторону, придерживая меня рукой поперек груди, чтобы посмотреть, что случилось с левой частью моей спины. Я ненавидел себя за это – но не мог не цепляться за его руку уцелевшей рукой, это движение накрыло меня волной головокружения, и я боялся упасть. Он пробормотал извинения, но продолжил осмотр, тыкая в разорванные куски рамы и треснувшие обрубки на месте крыльев.
– Омертвение снова остановилось, – сказал Прайм, отломив хрупкий осколок, который рассыпался как пыль в его руке. Это было то, что раньше называлось моим вторым крылом – странный... гниющий стержень в ране, нанесенной Мегатроном. Прайм боролся с этим добрую часть первых десяти лет, которые мы убегали от Юникрона, и, похоже, тогда от моего корпуса оставалось больше, чем сейчас. Кромки недостающих частей моего корпуса превратились в прах, и коррозия медленно распространялось, пытаясь превратить меня в пыль. Она прошла через всю спину, чтобы поглотить и правое крыло, пока он не остановил ее. Я не знаю, как – он не говорил мне, и это не было важно.
– Снова? – спросил я, наконец посмотрев на него. Мое подозрение оказалось верным – его левый оптический элемент был темным, неработающим. Он не выглядела треснувшим или сломанным, так что оставалось предположить, что это было внутреннее повреждение.
– Это снова пыталось начаться несколько дней назад, – сказал он, и уложил меня обратно. – Я должен задержать это до того, как оно сильно повредит тебя. Я скорчился, когда почувствовал его пальцы, ощупывающие мои беззащитные системы, хоть и знал, что это просто проверка, и я в безопасности. Я все равно с трудом выносил это ощущение, и я ударил его здоровой рукой, когда почувствовал, что он подбирается к моей кабине ближе, чем это меня бы устроило. Помогло бы это или нет, но я не хотел, чтобы он так приближался к камере искры. Он ничего не сказал, хоть ему и пришлось поддержать меня, чтобы я не упал – потому что движение выбило меня из равновесия и вызвало новый приступ головокружения.
Как только я снова смог нормально видеть и был удовлетворен тем, что он держал руки при себе, кроме тех случаев, когда это было действительно необходимо, я задал один из тех вопросов, который ожидал ответа с того момента, когда он ушел в перезарядку много часов назад.
– Почему ты помогаешь мне?
Прайм молчал, сосредоточившись на проверке моих систем. Мне пришлось дважды повторить вопрос, пока он, наконец, не поднял свою синюю оптику и не посмотрел на меня. – Я знал, что ты не умер. Я не мог бросить тебя, чтобы ты разделил судьбу Кибертрона.
Почему-то у меня было ощущение, что он репетировал этот ответ. Он выглядел слишком... фальшивым. Конечно, это был праймовский ответ, тот, который от него все равно следовало ожидать, но я знал, что это была не настоящая причина. Так как я не знал правильного ответа, я просто фыркнул и снова отвернулся от него. – Тебе не стоило беспокоиться.
Он не ответил. Я и не ожидал от него ответа. Он просто продолжал проверку на внутренний некроз следующие несколько минут, пока не остановился с тяжелым вздохом. Он поднял пушку, прислоненную к стене пещеры, и направился к выходу усталой, шаркающей походкой.
– Куда ты? – я ничего не мог поделать со своим любопытством. В сущности, теперь, когда я очнулся, мне было интересно все на этой планете. Почему мы скрываемся в пещере? Почему Прайм так устал? Почему он ремонтирует меня, а не корабль, чтобы убраться с этой скалы? В таком любопытстве было виновато прошлое исследователя, которым я был миллионы лет назад.
– Энергия, – ответил он, продолжая идти (хотя скорее, волочиться) наружу, – обитателей этой планеты довольно легко преобразовать в небольшие количества энергии. Ее немного, но достаточно для того, чтобы поддерживать наше функционирование. – Это объясняло его усталость, но не измотанность, особенно сразу после перезарядки.
Надо же, это я – я выразил, хотя бы и не вслух, свое беспокойство насчет него. Я быстро подавил это ощущение. Мне было просто интересно, особенно с тех пор, как он оставил меня в одиночестве, на планете, которая (учитывая тот факт, что он взял оружие) была весьма недружелюбной, всего лишь с половиной корпуса, и я совсем не был уверен, что единственная пушка на моем плече работает. Я хотел спросить об этом, но Прайм уже вышел из пещеры и привалил к входу большой камень, оставляя меня одного во тьме. В кромешной тьме.
Я ненавижу темноту. Я обоснованно ненавижу темноту – большинство десептиконов – не знаю, как автоботы, – могут видеть в темноте, настроив оптику, но мое ночное зрение было выведено из строя, если не совсем разрушено, Мегатроном на Земле. Просто избивать меня, когда я проваливал его планы, уже не помогало, так что ему пришлось искать новые способы ставить меня на место. Я обоснованно подозреваю, что Хук подсказывал ему идеи. Лишив меня возможности видеть в темноте, Мегатрон полюбил запирать меня в комнате, куда не проникало ни луча света, и избивать меня, когда я не видел приближения удара, чтобы приготовиться к нему; или стрелять в меня с произвольным интервалами, чтобы я не ожидал этого; или просто оставлять меня на несколько дней, чтобы я сходил с ума от преждевременного напряжения.
Я мог замереть и не реагировать, когда меня бьют или в меня стреляют, или еще как-то наказывают физически. Но я не мог замереть, когда делали это.
Я знаю, что Прайм должен был оставлять меня, как и сейчас, много раз за последние пять лет – и ничего об этом не думал – а что бы он мог подумать? Великодушный, неиспорченный, самодовольный Оптимус Прайм не мог бы вообразить, какая борьба за власть идет в среде десептиконов. Вряд ли ему удалось бы даже представить те разнообразные наказания, которые у нас в ходу. Кроме того, с его слов, я был без сознания все время, за исключением мимолетных мгновений, когда я приходил в себя на секунду-другую, перед тем как снова отключиться.
Но теперь я был в сознании. Я пробудился среди боли, в кромешной тьме, в незнакомом месте, и последним, что я помню, был разъяренный Мегатрон, явившийся из страны мертвых, чтобы пристрелить меня. К кому-то настолько слабому и привыкшему к наказаниям, как я, быстро приходит тревога. Она приходит еще быстрее тогда, когда тебя пошатывает от таких ужасающих известий: полное уничтожение твоей родной планеты, твое пребывание на грани жизни и смерти, с половиной корпуса в результате того самого балансирования на грани; со смертельным врагом, который мог бы покончить с тобой в мгновение ока, в качестве няньки, оказавшись заброшенным на планету в неизвестном секторе галактики, оставленный один в кромешной тьме пещеры пока тот, кто о тебе заботится, явно охотится на враждебные формы местной жизни.
Оставшийся воздухозаборник на правой стороне груди взвизгнул, когда я попытался охладить свои перегретые системы, заставив меня дернуться так резко, что я почти упал. Я уже паниковал, и мне это совсем не нравилось. Отключение оптики не могло помочь, потому что я и так был в темноте. Я даже не понимал, за что цепляется моя рука, пока я не нашел в стене пещеры подходящий камень, на который можно было опереться. По крайней мере, я больше не упаду сразу, даже когда моя турбина начнет подвывать от непредусмотренного способа использования.
Я услышал выстрелы лазера. Определенно, я услышал это. Теперь я понимаю, что стрельба значила лишь то, что Прайм нашел то, что искал, но тогда это напомнило мне о Земле и комнате пыток Мегатрона. К тому времени, я уже совершенно не понимал, где я, и мне казалось, что на самом деле я находился там, на Земле. Скрежет моей собственной ноги, в попытке найти точку опоры на полу пещеры показался мне шорохом панелей, открывающих стены комнаты пыток, чтобы нацелить на меня лазеры, пока Мегатрон смеялся над моей паникой из безопасности комнаты управления.
Я услышал еще один выстрел, и не смог сдержать крик ужаса, я отчаянно пытался слиться со стеной сзади, моя поврежденная сторона вспыхнула болью от нечаянного движения. Это снова подтвердило мои галлюцинации, и теперь я был уверен, что я снова в той комнате, и в меня выстрелил лазер на стене. Я опять закричал, и оторвал руку от камня на стене, в попытке защитить свою уязвимую сторону, но движение в сочетании с болью вызвало новую волну головокружения, и я упал на поврежденный бок.
Праймус, это больно. Очень долгое время, все, что я мог чувствовать – это боль, и я уверен, что мои рывки и конвульсии ничуть не помогали. Несколько раз я пытался встать или хотя бы лечь на другую сторону, и, в конце концов, ухитрился перекатиться через спину к входу в пещеру, но я уже был за гранью разума. Я кричал до тех пор, пока не заболела гортань, каждый раз, когда я слышал выстрел, огненная боль прокатывалась вверх и вниз по левой стороне. От крика даже заболели аудиосенсоры, но я не мог остановиться – на самом деле, я кричал Мегатрону, умоляя его остановиться, выпрашивая пощаду так же, как много десятилетий назад.
Галлюцинация и паника дошли до такой степени, что я не заметил, как свет наполнил пещеру, когда отодвинули валун, закрывающий вход. Среди собственного крика, я услышал свое имя, и почувствовал большую, сильную руку, которая попыталась усадить меня, вопреки моим ударам, – и я набросился на нее в ответ, ужаснувшись, что здесь Мегатрон, который снова будет пытать меня. Кажется, мне даже удалось оторвать что-то у нападавшего, до того как мощные руки обвили меня и защитили от дальнейших движений. Но это сделало только хуже. Я пнул своего мучителя так сильно, как только мог одной ногой, а моя рука была прижата к корпусу напротив его мощной груди.
Что-то закоротилось в моей гортани, и я перестал кричать только потому, что больше не мог говорить. Это было единственной причиной того, что я начал успокаиваться, потому что я услышал его голос, нашептывающий в мои аудиосенсоры. Глубокое облегчение накрыло меня – это был голос не Мегатрона. Этот голос был... глубже, заботливый и спокойный. Через туманное восприятие доходили слова:
– ..се хорошо, Старскрим, ты в безопасности... успокойся...
Я почувствовал себя слабым, задыхающимся, и тупо уставился на стену пещеры. Не на стену той чудовищной комнаты, а на ржаво-красный камень. Моя голова устало прислонилось не к белой груди с фиолетовым знаком, а к красной раме с треснувшим стеклом. Мягкий синий свет отражался от моей кабины, отражение одинокой, заботливой синей оптики, не двойной красной, наполненной ненавистью и издевкой.
Прайм держал меня еще долго, даже когда я перестал бороться. Одна его рука убаюкивала мою спину, пока я свернулся на его коленях, а другая очень осторожно вынимала острые камни из моей разрушенной стороны – они попали туда, пока я метался. Ему удавалось убирать их, не делая больнее, чем уже было – это изумило меня. Когда он убрал последний, его свободная рука осторожно ударила меня по лицу, потому что я продолжал бессмысленно смотреть на стену. Это был тупой жест, типичный для автоботов – он должен был вызывать у меня отвращение, но тогда он понравился мне – потому что был таким легким, нежным прикосновением, чем-то, чего я никогда не чувствовал с Мегатроном. Он не задавал никаких вопросов; все равно я не мог ответить на них еще не восстановившимся вокодером. Кроме того, я кричал о Мегатроне – он мог кое о чем догадаться, хотя я подозреваю, что он вспомнил, как Мегатрон пытался меня убить.
Наконец он снова прислонил меня к стене пещеры, как раньше, его движения были короткими и осторожными, как будто он боялся, что я тресну пополам. Учитывая то, как я должен был выглядеть, я был не уверен, что этого не произойдет. Он усадил меня напротив входа в пещеру, лицом к свету. Вряд ли я сказал бы это, даже если бы мог говорить, но я был благодарен. Свет был утешительным, после того "случая", и я мог видеть, как он вернулся к входу, чтобы забрать свою пушку и несколько трупов, которые я пока не мог разглядеть. Еще я увидел, что часть, наклонная часть его антенны была оторвана. Я знал, что это сделал я, и мне было стыдно за это; ну, немного.
Так как моему голосу требовалось время, чтобы восстановиться, я просто смотрел, как Прайм втаскивает странных существ, которых он убил. Они были похожи на змей с остроконечными мордами, которые разделялись на шесть отдельных клиньев, и длинный, острый язык высовывался из этих шести зубастых челюстей. По сравнению с нами, они были небольшими – вряд ли длиннее моей ноги, и до середины бедра Прайму.
Он сел передо мной слева, напротив стены – там, где перезаряжался недавно. Тогда я наконец-то заметил крошечное устройство рядом с ним – устройство, в котором я опознал преобразователь энергона. Он был очень мал, и предназначен для использования лишь во время критических ситуаций, так как он мог создавать и заполнять всего один куб энергона за раз, и это занимало около часа. Кроме того, он мог использовать только физическую материю или сырую энергию вроде электричества. Больший преобразователь мог бы работать на солнечной или термальной энергии, но этот – нет.
Прайм открутил голову одной из этих змееподобных тварей, выливая ее черную кровь в маленький куб, приготовленный конвертером. Он убедился, что вылил все до капли, перед тем, как разорвать тварь пополам вдоль и собрать ее внутренности, добавляя их в мерзкую смесь внутри куба. Она была грязной и пахла отвратительно, но нищие не выбирают. Он выбросил то, что осталось от змеи, из пещеры, и щелкнул переключателем устройства, чтобы оно начало перерабатывать материю в энергон. Когда конвертер был загружен, он устало склонил голову к каменной стене и позволил себе почти отключиться, чтобы сэкономить собственную энергию, которой, кажется, осталось опасно мало. Мое нападение определенно не пошло ему на пользу.
Энергоконвертер подал сигнал о завершении, выхватывая Прайма из полубессознательного состояния. Он достал сияющий куб величиной с ладонь, и начал изготовление нового, откладывая этот в сторону. Когда следующий куб был заполнен и процесс преобразования начался, он неловко поднялся и побрел ко мне, держа единственный готовый куб.
Я просто уставился на него. Десептикон во мне никогда не сказал бы этого, но это было таким шокирующим жестом, это просто сбивало с толку.
– Ты сошел с ума? – прохрипел я, мой вокодер восстановился не до конца. – Тебе нужно намного больше, чем мне. – Судя по виду, он был на грани отключения, и его работающая оптика мигала. Я, правда, не был уверен, услышал ли он меня, и на мгновение мне показалось, что он отключается, когда он опустился на колени рядом со мной. – Прайм?
То, как я сказал его имя, вернуло его в сознание. Или пробудило его.