Ненавижу темноту.

Я чуть было не забыл о серой планете, ей был назначен еще более высокий уровень опасности, и не без причин. И все равно, обе они были ненавистными кучками космического мусора.
– Если ты уже бывал здесь, почему не сказал этого раньше? – спросил он. Я чуть не выругался, ведь именно он не давал мне выглянуть из этой шлаковой пещеры, но потом я вспомнил змей. Он, видимо, решил, что я должен был их запомнить.
– Это было миллионы лет назад, Прайм. Змеи, должно быть, появились за это время. Их не было, когда я составлял карты этой планеты. – Он кивнул и умолк.
Рассерженный и расстроенный, я просто выключил оптику и потер лоб – моя головная боль была теперь вызвана злостью, а не недостатком энергии.
– Кольца, – в конце концов сказал я, удивившись, как спокойно и твердо это прозвучало. Прайм озадаченно посмотрел на меня.
– Как долго кольца газового гиганта висят над горизонтом? Одно над двумя солнцами?
Он молча обдумывал мой вопрос, и я понимал, что ему было интересно, что я намерен делать с ответом. – Почти неделю, – наконец сообщил он, и наклонил голову в ответ на мой тяжелый вздох.
– Через неделю эта планета погрузится в кромешную ночь длиной в год, – сказал я. Он не встревожился. Пока не встревожился.
– Я могу видеть в темноте, даже с одним оптическим элементом.
– Не в этом дело. Змеи – не единственные хищники, если, конечно, те твари, которые убили моего партнера со временем не выпали из пищевой пирамиды. Он впился в меня внимательным, и, кажется, обеспокоенным взглядом. – Здесь были летающие существа, и они выходили наружу только в темноте, потому что любой свет обжигал их. И, как змеи, они могли жрать все.
– Почему ты так уверен насчет темноты? – в моих словах он не сомневался, просто хотел узнать побольше.
– Мы определили, что планеты и солнца каждые несколько лет – по нашей оценке, раз в половину орна – выстраиваются в последовательность. Газовый гигант закрывает красное и желтое солнца, а серая планета – голубое. И наступает полное планетарное затмение, как минимум на год.
После этого надолго повисло молчание. Он пытался осмыслить то, что я ему сказал, а я пытался что-то придумать, уставившись в пол пещеры.
– Не думал, что мне эта планета может нравиться еще меньше, чем раньше...
Мне пришлось усмехнуться – только потому, что это было в точности то, о чем я думал миллионы лет назад, когда был здесь в последний раз. Черный юмор.
– Может быть, у нас получится их использовать, – предложил я. Он обратился в слух, глядя на меня. – Если летающие существа еще не вымерли – я полагаю, змеи это побочная ветвь их развития – у них, должно быть, тоже есть в организме вещества, которые энергоконвертер может превратить в энергон.
– А как насчет токсина в этом энергоне? Если эти существа – родственники, то и у летающих он тоже, наверное, есть.
– Нет никаких гарантий. Но, даже если токсин есть, его концентрация может быть ниже. – Прайм кивнул, следуя за моим ходом мыслей; он понял, что я имел в виду – к токсину в меньшей концентрации у нас мог бы выработаться иммунитет. Но энергон, который у нас был, был слишком испорчен.
– Единственная проблема в том, что они опасны. Возможно, даже опаснее, чем змеи. И, поскольку они умеют летать, им пробраться сюда гораздо проще, чем змеям – прийдется все время закрывать вход камнем.
– Проблема еще и в том, что будет темно, – сказал он. Я бы предпочел, чтобы он не обратил на это внимания. Я был рад тому, что он не требовал объяснений, и хотел, чтобы он не поднимал эту тему. – Я могу включать фары в альт-форме, пока я здесь – они требуют не так много энергии, но пока я буду охотиться, света не будет.
– Я переживу, – проворчал я. Определенно, ему все это нравилось не больше, чем мне, но, по правде говоря, у нас не было других вариантов. Даже ему пришлось признать свое поражение.
Минуту спустя он тихонько засмеялся, его смех застал меня врасплох. Что тут смешного? По привычке, я тут же принял это за оскорбление, и немедленно разозлился.
– Что в этом смешного? – потребовал я ответа.
Он ответил через минуту, и в его тоне не было ни злобы, ни снисходительного презрения, как у Мегатрона. – Просто это был самый длинный наш с тобой разговор, – сказал он, снова усмехнувшись.
Это меня удивило. Как потому, что он счел нужным указать на это, так и потому, что это было правдой. Разговоры никогда не были популярным времяпрепровождением у десептиконов, и уж точно не разговоры ради разговоров. Конечно, некоторые болтали все время – не иначе, потому что им нравился звук собственного голоса. Спроси у любого десептикона – и он сказал бы, что я один из них, но это было ложью. Вопреки распространенному мнению, я презирал собственный голос. Я внутренне сжимался каждый раз, когда слышал себя – много раз я задумывался о том, чтобы сменить голосовой процессор на более благозвучный. Я почти решился – на Кибертроне, до войны, но Скайфайр меня отговорил, сказав, что это слишком сильно меня изменит.
Прайм был прав – раньше мы никогда не разговаривали, разве что обменивались оскорблениями и боевыми возгласами, и даже после того, как я очнулся от стазиса, я все время держал рот на замке, скорее по привычке, чем намереваясь его задеть. Я мало с кем говорил, кроме Мегатрона, Скайварпа и Тандеркрекера. Может быть, я говорил бы с Саундвейвом, но этого не требовалось – в конце концов, эта сволочь могла читать мои мысли. Я подумал, что Прайм был гораздо более разговорчивым, чем я.
– Извини, наверное, мне не следовало говорить этого, да? – сказал он после некоторого молчания.
Похоже, я не ошибся.
– Я... не вел бесед, – неохотно признал я. Если честно, я бы не назвал наш разговор беседой. Скорее, стратегическим совещанием.
– Как и я, в общем-то, – признал он. – Я не поощрял разговоры во время работы, чтобы не отвлекаться, и я провел так множество циклов. Но в свободные дни мне было приятно с кем-нибудь поговорить. – Он отвернулся, его голос стих и оптика померкла. Наверное, он думал о Кибертроне. Сложно было о нем не думать, хотя мои утраты были не так велики, как его. Я расстался лишь со Скайварпом и Тандеркрекером, но они были уже мертвы, когда покинули Астротрейн – а он потерял всю армию автоботов.
Я тоже отвернулся, изучая каменную стену – возможно, в миллионный раз с тех пор, как вышел из стазиса.
– Я не знал, – что еще я мог сказать? Разве я не говорил, что я плохой собеседник? Кажется, он не собирался возвращаться к этой теме, одиноко глядя вдаль, – наверное, предаваясь воспоминаниям. Наблюдая за ним, я понял, почему он с такой параноидальной настойчивостью пытался удержать меня в этой Праймусом забытой пещере, как можно дальше от змей и других опасностей, подстерегающих снаружи.
Он боялся остаться один.
В этих обстоятельствах, затерянный на комке грязи, по ошибке называющемся планетой, окруженный острозубыми чудовищами, которые могли жрать буквально все, и без надежды на спасение, я бы тоже вряд ли порадовался перспективе навсегда остаться одному. Хотя сам я любил уединение и часто проводил время, погрузившись в раздумья в своей секции – или на гаупвахте, в зависимости от настроения Мегатрона, только изредка пересекаясь с кем-то еще, за исключением разве что Скайварпа и Тандеркрекера, когда они приглашали меня на свои маленькие "вечеринки". И задолго до этого, когда еще был ученым, я проводил в одиночестве бессчетные циклы, и только Скайфайр наведывался ко мне, чтобы узнать о ходе моих многочисленных экспериментов. Я просто не уживался с другими.
Прайм не привык к этому. От него все время кто-то зависел – так же, как и я не все время был таким беспомощным. Как десептикон, я смеялся над его боязнью одиночества. Но как ученый, я не мог его упрекнуть. Может быть, в другой жизни, я чувствовал бы себя также, как он. Беспокоящая мысль – но небезынтересная.
Ну все, хватит. Мне нужно подумать о чем-нибудь другом.
– Иди сюда, – прохрипел я, заставив его посмотреть на меня испуганно и озадаченно. Он пополз ко мне – такой же наивный и доверчивый, как обычно. Когда он оказался слева от меня, я махнул рукой. – Повернись. – И снова он послушно и не задавая вопросов, сделал, как я сказал, хоть и выглядел при этом весьма озадаченным. Да уж, если бы он знал.
Как жаль, он и не догадывался. Поэтому у меня была отличная возможность схватить его за голову и припечатать левой стороной шлема о каменную стену.
Его испуганный, страдальческий стон, эхом отразившийся от стен пещеры почти заставил меня рассмеяться. Почти. Я рассмеялся, только когда услышал грязные кибертронские проклятия, которыми он осыпал меня, отползая назад и придерживаясь за левую сторону головы. Я никак не ожидал от него такой брани – теми фразами, которые он выдал, он мог бы даже Дирджа заставить остановиться и уставиться в точку. Допустим, я этого заслуживал...
– Это еще за что? – спросил он с яростью.
– Меня это раздражало, – спокойно ответил я, наградив его усмешкой. Я усмехнулся еще шире, когда он несколько раз моргнул и испуганно вздрогнул, поняв, что снова может видеть левым оптическим элементом. – Красота требует жертв, как говорят твои любимые люди.
– Ты бы мог меня предупредить, – угрюмый Оптимус Прайм очень, очень занятный тип, я больше не мог сдерживаться и снова засмеялся. Я смеялся до тех пор, пока не разболелась разорванная сторона. Чем больше он дулся, тем больше я смеялся, пока боль не стала нестерпимой, и тогда я постепенно умолк, несколько раз хихикнув в стиле Скайварпа, перед тем как окончательно обрести некое подобие спокойствия.
Обиженный взгляд, которым он меня одарил, почти заставил меня рассмеяться снова.
– Что? – защищаясь, переспросил я, притворяясь обиженным его неблагодарностью. Это получилось бы меня намного лучше, если бы мне удалось стереть с лица усмешку. – Ты бы предпочел неизвестно сколько времени оставаться только с одним работающим оптосенсором?
– С таким же успехом ты мог сделать еще хуже!
– Да неужели? – я ничего не мог поделать с хихиканьем.
Явно придя к выводу, что я не чувствую абсолютно никакой вины, он скрестил руки на груди и отвернулся, все еще обижаясь.
– Откуда ты знал, что это поможет?
Я вытянул ногу в попытке усесться поудобнее.
– Когда получаешь по голове почти ежедневно, начинаешь понимать, какие части и как именно сдвигаются внутри тебя, если удар сделан с нужной силой и под нужным углом, – закончив, я нахмурился. Вообще-то, я не собирался этого говорить, и я передернулся, когда понял, что он перестал дуться и теперь смотрел на меня с выражением, неприятно похожим на жалость.
Я не хотел его жалости.
Я сказал ему это, и он уставился на собственные колени. Мои слова не произвели тот эффект, на который я рассчитывал – его жалость только увеличилась.
– А что бы ты делал с непокорным подчиненным, который пытается свергнуть тебя при каждом удобном случае? – вопросил я. Его жалость докучала мне, я в ней не нуждался, и не хотел ее.
Он задумался на мгновение, вместо того, чтобы бросить мне в лицо тот факт, что я, так или иначе, сам напрашивался. Какая-то часть меня хотела, чтобы он это сказал, хотела, чтобы он перестал быть таким... отвратительно хорошим. У каждого есть пороки, и я знал, что у него тоже они есть. Никто не совершенен.
– Я бы... наверное, дал ему показать себя, и если он действительно лучше, чем я... – наконец-то ответил он, его интонация была тяжелой, и его голос умолк. Ему никогда раньше не приходилось думать о чем-то подобном. Все автоботы следовали за ним так слепо.
– Тогда ты такой же лишенный воображения и скучный тип, как о тебе говорят, – поддел я его. – Ты бы не стал сражаться, чтобы защитить свое положение?
На этот раз, настала его очередь защищаться.
– Я тоже не всегда был солдатом, Старскрим. Я не был ни ученым, ни исследователем, ни кем таким выдающимся. До того, как я стал Праймом, я был простым рабочим в доках, обычным трансформером, с обычной работой и обычным именем. Порой, я хотел бы снова стать им, и забыть про всю эту бессмысленную войну. Так что нет, я не стал бы отстаивать свое положение. Я сражался не из-за власти, а потому, что был должен, потому что не хотел, чтобы другие загубили свои жизни.
Ладно, я сам напросился.
Я все еще пытался придумать ответ, когда он продолжил.
– Мегатрон хочет власти и больше ему ничего не нужно, и я подозреваю, что это передается всем десептиконам... разве это не то, чего они хотят?
Настала моя очередь защищаться:
– В каком-то смысле – да, но ты забываешь, что мы стремимся к одним и тем же целям – просто идем к ним разными путями. Автоботы – дипломатией, десептиконы – военной силой. Мегатрон стал так одержим победой над тобой и автоботами, что война превратилась в вашу личную вендетту вместо того, чтобы служить тому, чему она должна была служить – восстановлению Кибертрона в его прежнем блеске! – я остановился. Я мог бы читать наставления бесконечно, но... в этом больше не было смысла, верно? Кибертрон стал грудой осколков. Никакое количество энергона теперь не сможет его восстановить.
– И этот спор лишен смысла – констатировал я, снова откидываясь к стене и давая своему раздражению выйти через вентиляцию.
– Не хочется признавать, но ты прав, – вздохнул он и откинул голову назад, глядя на потолок пещеры. – Даже когда Кибертрона больше нет, Мегатрон будет продолжать войну ... пока не убьет меня или не погибнет сам.
– Теперь уже все равно. Посмотри, где мы сейчас. Скорей всего, здесь мы и будем оставаться, пока не отключимся навсегда.
Выражение боли на его лице подсказывало, что он хочет поспорить с этим, хочет верить в эту хрупкую автоботскую идею, которую они называют надеждой, но даже ему пришлось признать, что я прав в пессимизме, и он лишь обманывает себя, не допуская реальность в свои мысли.
– Теоретически, – сказал он через некоторое время, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, потому что я уже почти ушел в перезарядку, – теоретически, если бы нас нашли... если бы нас спасли... – он сделал паузу, формулируя следующий вопрос, – ты вернулся бы к прежнему порядку вещей?
Это была не лучшая формулировка вопроса, но я знал, что он имеет в виду, и долго обдумывал это. Первым пунктом в моих планах, после восстановления корпуса, конечно же, было отомстить Мегатрону за то, что он обрек меня на то положение, в котором я пребывал последнюю четверть орна. А что потом? Я понятия не имел. Без Кибертрона сражения с автоботами потеряли всякий смысл, пусть даже знаки никогда не сойдутся во взглядах. Скорее всего, мы бы разлетелись в разные стороны, нашли себе новые планеты, и назвали их домом. Автотрон и Десептитрон – эта мысль чуть не заставила меня рассмеяться. Но все равно, большинство десептиконов останутся такими же, как и раньше – транжирами, жадным до власти волками. Я считаю, что мы протянули вместе столько миллионов лет исключительно благодаря упрямству Мегатрона. Конечно, меня тоже не так легко победить, и я, в своих мечтах, предполагал, что возглавлю десептиконов тоже на довольно долгий срок.
Фактически, десептиконов больше нет. Остались разве что случайные шпионы где-нибудь на Земле, но поскольку десептиконы полностью контролировали Кибертрон, большинство их было там. Конечно, Прайму и мне удалось спастись, но нам просто повезло. Как сказал Прайм, Юникрон попытался сожрать каждую спасательную капсулу на десерт. Вряд ли многим, пережившим разрушение Кибертрона, удалось остаться в живых.
Нет, знак десептиконов был практически мертв. А у автоботов остались силы на Земле, силы, с помощью которых можно найти новый дом. Даже если бы это означало тюрьму за военные преступления, это все равно лучше, чем стать мертвецом, или продолжать смертельную войну без шансов на победу. Я честолюбив и жаден, и, возможно, недальновиден – но не глуп.
– Нет, Прайм, – в конце концов ответил я. – Я бы не вернулся.
До конца дня мы больше не сказали друг другу ни слова.
А через неделю тьма накрыла планету.

Глава 4.

Я пытался сосредоточиться на чем-то, кроме шума, чем-то, кроме работы Старскрима, чем-то, кроме нашего положения. На чем угодно. Моя пожеванная рука была вполне подходящим способом отвлечься; подошел бы и любой другой способ, но руку все равно нужно было чинить. Самовосстановление может многое, если его поддержать ручным ремонтом.
Досадно, что я снова вскочил, услышав пронзительные трели кошмарных летучих тварей снаружи. Этот звук можно было бы даже назвать мелодичным, если бы его издавало какое-нибудь более приятное существо. Старскрим не преувеличивал, когда описывал их неделю назад. Даже c полностью работоспособными оптическими элементами, даже включив ночное зрение, я с трудом мог их разглядеть, а их было так много...
Когда всепланетное затмение началось, я уже был снаружи. Валун прикрывал вход в пещеру, но я оставил небольшой просвет, чтобы Старскрим не запаниковал. Я стоял над обрывами, начинающимися выше пещер, наблюдая, как газовый гигант восходит над горизонтом и держа перед собой готовую к выстрелу пушку. Высоко в небе поднимались дугой кольца – так высоко, что приходилось откидывать голову, чтобы их увидеть. Я не смог удержаться и сохранил в дальних блоках памяти эту картину: как отраженный от колец свет желтого солнца танцевал на равнине; это было очень красиво. На Земле или Кибертроне нет ничего подобного. Зрелище было настолько же пленительным, насколько зловещим.
Позади серая планета уже скрыла голубое солнце, и желтое тоже спряталось за газовым гигантом. Планета купалось в красных лучах почти цикл, пока и этот свет не пропал за кольцами газового гиганта. И когда жуткие сумерки окутали ее, я услышал странный шум, который заставил меня отвернуться от исчезающих солнц, поворачиваясь туда, где раньше висело солнце голубое.
Сложно описать звуки, которые они издавали. Почти мелодичный крик, который разносился в воздухе далеко от вершин. Они были уже в тени, и темнота накрывала их с каждой астросекундой, мне пришлось включить ночное зрение, чтобы подготовиться. Все, что нам было нужно, – это одно из этих новых существ, чтобы провести эксперимент и узнать, можно ли использовать их вместо змей.
И почему все оказывается не так просто?
Сначала мне показалось, что это какие-то змеи-переростки высовывают головы изо всех вершин. Но потом "головы" начали расплываться, и стало понятным, что это не одно существо, а облако многих сотен вырывается из каждого пика и взмывает в темное небо. Их было невозможно сосчитать, и я бессознательно отступил на шаг, когда это понял. Их было настолько больше, чем змей, на которых я охотился, что это ужасало. Я тупо стоял и смотрел на них минут десять, пока не очнулся, увидев тончайшую полоску света, которая перечеркнула равнину за мгновение до того, как красное солнце целиком скрылось за газовым гигантом, и планета погрузилась в кромешную тьму , которую могло развеять лишь ночное зрение.
Не знаю, что бы со мной было, если бы я не мог видеть в полной темноте, – возможно, я был бы убит. Эти ужасные твари опустились на меня с ошеломляющей скоростью – как минимум дюжина успела вцепиться в меня, пытаясь прогрызть броню, прежде чем я что-то понял. Запаниковав, я выстрелил вслепую, но одумался и включил фары альт-формы. С оглушительным визгом боли, чудовища бросились прочь, кувыркаясь в воздухе, и извивающиеся клубы дыма поднимались от их кожи, обожженной светом.
Все еще охваченный страхом, я повернулся на месте несколько раз, пытаясь оградиться от этих тварей и сбросить еще двух, цепляющихся мне за спину. Две твари побольше накинулись на правую руку, быстро разодрав ее, пока мне не удалось подстрелить обеих и сорвать их, схватив за хвосты. На безопасном расстоянии от света фар были видны и другие мерзкие твари, убивающие и пожирающие змей; некоторые жрали даже друг друга. В других обстоятельствах я бы удивился, каким образом на такой безжизненной планете эти существа не истребили сами себя, пока скрывались от солнц под землей. Хотя под землей могли прятаться и другие твари. Эти мысли были не слишком приятными.
Пробраться обратно к пещере оказалось чем-то вроде акробатического трюка, но у меня хватало решительности, чтобы держать тварей под контролем. Я медленно поворачивался, проверяя, что они сохраняют дистанцию со всех сторон, но они следовали за каждым моим шагом, сжимая вокруг меня кольцо. Вряд ли когда-либо еще я чувствовал такую уязвимость или такое отчаяние, и я испытал непередаваемое облегчение, когда мне, наконец, удалось прижаться спиной к камню и перестать поворачиваться.
Я услышал царапающий звук и повернулся направо, увидев двух тварей, скребущих валун, который прикрывал вход в пещеру, – они пытались пробраться через небольшой зазор, который я оставил. Яркие вспышки несколько раз заставили их отдернуться – полагаю, это Старскрим стрелял нуль-лучом по валуну, чтобы их отогнать. Может быть, отогнать, а может быть, чтобы добыть хоть немного света. А может быть, и за тем, и за другим.
Твари сбежали от света, когда я достаточно приблизился к ним, и я позвал Старскрима, чтобы убедиться, что он перестал палить, когда я пытаюсь вернуться внутрь. Оказаться подстреленным его нуль-лучом снаружи, в компании с этими кровожадными монстрами, было последним, чего я хотел. Несколько мучительно долгих мгновений я откатывал валун на расстояние, достаточное, чтобы пробраться внутрь самому, но не пропустить ни одно из этих чудовищ. Мне приходилось придерживать валун спиной, и это делало задачу еще сложнее, но, в конце концов, мне удалось перебросить двух мертвых тварей Старскриму и закрыть выход, отгораживаясь от внешнего мира.
Это было почти два полных цикла назад. Я все еще держал включенными фары, чтобы подсвечивать Старскриму, который работал с телами тварей и энергоконвертером. Я не хотел отвлекать его, раз он работал с такой сосредоточенностью, к тому же, мне все равно не требовалось уточнять, что он делает. Он пробовал разные части тел, сначала мозг, потом кровь, изготовляя по одному кубу из каждой части, и сейчас он ожидал результатов для последних частей тела первого существа – его костей.