Ненавижу темноту.

Я не мог даже вернуться по собственным следам, так что следующие десять лет мы провели в попытке найти ориентиры, и разобраться, как далеко до Земли, посылая сигналы о помощи в пустоту в надежде, что хоть один будет услышан. Я даже не надеялся на то, что смогу сам найти дорогу – ведь корабль предназначался лишь для эвакуации. Наш сигнал будет плыть в космосе, но он слишком слаб и не факт, что его услышат.
Все это время Старскрим оставался в стазисе, и я пытался починить то, что мог. У меня нет медицинского образования. Все, что я умею делать – это ремонт на поле боя, а не замена недостающих конечностей, но я старался. Его жизнь была вне опасности, так что я сосредоточился на том, чтобы привести в порядок его ощущения, запаивая подтекающие шланги, искрящие кабели и отключая болевые рецепторы. Я говорил с ним во время работы – глупо, знаю, он не мог меня слышать, но все равно я чувствовал облегчение от того, что мне было с кем разговаривать. И это помогло мне сразу заметить, что у него серьезные проблемы.
Это началось просто как серая линия пепла, опоясывающая края его оторванных конечностей, и поначалу я не придал этому значения, думая, что от моего лечения у него просто отошла краска. Это не беспокоило меня до тех пор, пока я не стер серую пленку с одного края, и обратный край его недостающей руки осыпался как пыль, – тогда я понял, что это что-то очень серьезное.
Он гнил прямо на моих глазах. Машины не гниют, но я не знаю, как еще это назвать. Без доступа к медицинским базам данных я был не в состоянии понять причины и разобраться, как с этим бороться. Я перепробовал все, что только можно, но в течение первых десяти лет, пока мы убегали от Юникрона, – за десять лет до того, как я развернулся в поисках Земли – становилось все хуже и хуже. Некроз поглотил то немногое, что оставалось от его левой руки и ноги, проделав путь от плеч до тазового сочленения и оставив ожоги на его боку. Когда мне наконец удалось остановить это, воздухозаборник на левом плече наполовину исчез, оставив беззащитной поверхность его внутренних схем, и большую часть двигательного отсека поперек спины – тоже. Некроз переметнулся через его спину и поглотил правое крыло. Ремонту не подлежала лишь половина крыла, но мне пришлось удалить его целиком, чтобы задержать распространение некроза. У меня осталось достаточно свободного металла, чтобы прикрыть зияющую рану сзади, так, что его хотя бы можно было уложить на спину, не причиняя ему боли, но ужасная рана, извивающаяся вдоль левой стороны его корпуса, осталась на месте.
Его первая реакция на потерю обоих крыльев была намного лучше, чем я ожидал, но я знал, что это из-за слишком большого количества информации, которую я на него вывалил. Слишком многих ужасных новостей, ему потребуется некоторое время, чтобы все осознать. Я надеялся лишь на то, что некроз не начнется снова, как он пытался начаться незадолго до его пробуждения, от его корпуса осталось не так уж и много, и если он потеряет еще, это поставит под угрозу его жизнь. Да и процедура, которую я использовал, чтобы остановить некроз, была чрезвычайно рискованной, особенно теперь, когда мы были беззащитны на этой Праймусом забытой планете, без какого бы то ни было медицинского оборудования и контейнеров. В прошлый раз я думал, что убил его – и я не хотел бы снова испытать подобное.
– Вы, автоботы, не знаете, что пялиться нехорошо?
– Я не знал, что ты очнулся, – я чуть было не спросил, как он себя чувствует, но удержался. Скорее всего, на его месте я был бы таким же невыносимым, но у меня просто не было энергии, чтобы терпеть всю его язвительность и сарказм сегодня. Уж конечно, Старскрим прославился не приятными манерами. Так что я просто обратил его внимание на другой вопрос, который тоже меня беспокоил. – Тебе скоро потребуется пища.
Как и ожидалось, он покачал головой в знак отказа. Я не могу осуждать его за это – мне бы тоже не понравилось, если бы меня заставляли принимать этот отвратительный, токсичный энергон. К сожалению, он просто отказывался сотрудничать.
– Без энергии ты долго не протянешь. – Я настаивал, хотя и не говорил, что собираюсь делать. Каждый трансформер с исправным процессором знал, что отключаясь, мы не зарядимся – необходим энергон для поддержания сил. Он и без меня понимал это. На корабле я был в порядке, просто перезаряжаясь каждые несколько циклов – я почти не тратил энергию, но после аварии мне постоянно нужно было охотиться или еще как-то отгонять змей, и мне была нужна поддержка. Он был в порядке, пока пребывал в стазисе, но теперь, когда он очнулся и тратил энергию, ее было нужно возмещать.
И он не питался с тех пор, как очнулся примерно земную неделю назад.
– Я не собираюсь вливать в себя этот отвратительный шлак, – прохрипел он. – Если хочешь, можешь убивать им себя, но я отказываюсь. – Все, что я мог – это вздохнуть в ответ. Если бы я мог быть уверен в его безопасности, пока я бы искал другие источники энергии!
– Я скоро вернусь, – сказал я после минуты-другой молчания. Я поднял ружье и встал, намереваясь покинуть пещеру, чтобы добыть еще немного змей для сегодняшней дозы энергона, и некоторое время побыть одному. Очнувшийся Старскрим был ничуть не более приятной компанией, чем Старскрим в стазисе. Я, правда, и не ожидал ничего другого, но это не уменьшало разочарования. Я и сам не знал, чего я ждал.
– Возьми меня с собой.
Этого я не ожидал точно.
– Что? – На мгновение я уставился на него, думая, что я не расслышал. Он дерзко смотрел на меня, и красная оптика резала глаз в сумраке пещеры.
– Возьми меня с собой – возможно, я найду еще что-то, что ты мог бы использовать, – настаивал он. Я не сомневался и астросекунды, чтобы покачать головой в ответ.
– Нет, это слишком опасно. Эти твари быстры и многочисленны. У меня будут заняты обе руки. – Я знал, что ему не понравятся мои слова, но мне пришлось сказать, чтобы он больше не повторял попыток. – Если я понесу тебя, это замедлит меня, и, возможно, убьет нас обоих. Да, твой нуль-луч может работать, и я могу понять солдата, который не желает сидеть в заточении, но мне не нужны помехи, когда я стараюсь обеспечить твою безопасность.
Блеск в его глазах слегка разгорелся, и он стал еще настойчивей. – В противоположность тому, что ты обо мне слышал, автобот, – я терпеть не мог, как он произносил название знака, как будто бы оно было ругательством, – я не всю жизнь был солдатом. Я жил и до войны, и тогда я был ученым-исследователем. Я уже бывал в мирах, похожих на этот. Если здесь найдется еще что-то, что можно использовать, я увижу это до тебя.
Я не могу сказать, что удивило меня больше: то ли его готовность открыть мне свое прошлое, то ли тот факт, что он занимался еще чем-то, кроме битв. Я почувствовал себя слегка виноватым – ведь после стольких миллионов лет войн, я всегда считал, что все десептиконы были рождены солдатами и убийцами. Не однажды я думал, кем они были до войны. Глубоко внутри, я понимал, что это лишь предубеждение, которого лучше не испытывать, но я все равно в него верил. Хотя я и сам раньше был чем-то отличным от солдата, так что меня не должно было удивить его прошлое ученого.
Но я слишком давно был военным, а этот склад ума просто так не исчезает.
– Я все равно не могу рисковать, – сообщил я, игнорируя его намерение лопнуть от гнева, услышав отказ. – Если бы ты был в лучшей форме – может быть, но теперь я в ответе за тебя. Я бы не стал рисковать ни одним автоботом в такой ситуации.
– Прайм! – закричал он мне в спину, когда я снова отвернулся, чтобы выйти.
– Оптимус, – поправил его я. – Я больше не Прайм, так что ты мог бы прекратить, наконец, меня так называть, – мне не кажется, что я все еще заслуживаю этот титул, и у меня больше нет Матрицы Управления. Надеюсь, что она сейчас в надежных руках Ультра Магнуса, на Земле.
– Прайм!
Я проигнорировал его яростные крики и закатил камень на место, оставляя достаточно пространства, чтобы в пещеру проникал свет. Я не хотел, чтобы моя чрезмерная осторожность заставила его повредить себе, как в тот раз, когда он впервые остался один после пробуждения.
Я должен признать, что мне было очень интересно, почему темнота могла вызвать паническую атаку у кого-то настолько самоуверенного, как Старскрим. Мне было известно, что он весьма обидчив, и совсем не легок для анализа. По крайней мере, для моего анализа. Я покачал головой, решив пока не волноваться о нем, и сосредоточиться на более насущных задачах.
Каркас корабля стоял недалеко, оголенный до проводов и металлической рамы. Там было больше всего змей, они все еще трудились над тем немногим, что осталось от корабля, туда я и направлялся. Камни под моими шагами рассыпались облаком ржавой пыли. Солнца планеты болезненно светили на меня, так ярко отражаясь от рамы, что мне пришлось притушить работающую оптику, чтобы удержать яркость ниже болевого порога. Это было едва терпимо, но так было нужно, чтобы видеть змей, когда я найду их.
Нужно очень многое, чтобы заставить меня невзлюбить что-то, но эту планету я ненавидел. Мне пришлось отклониться от намеченной линии на моих скудных картах. Во время аварии, я послал один, последний сигнальный маяк в пустоту космоса. Я использовал все остатки энергии, чтобы сделать сигнал в несколько раз сильнее, чем все предыдущие, надеясь, что он преодолеет эту пустоту, и в конце концов будет услышан.
Оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало сберечь немного энергии для энергокубов, но тогда я не представлял, как сложно будет найти здесь подходящие источники энергии, и у меня не было достаточно времени для экспериментов перед тем, как змеи начали есть корабль. Эти грязные твари появились спустя цикл после аварии, без усилий проедая отверстия в обшивке. У меня еле хватило времени, чтобы забрать энергоконвертер и Старскрима до того, как змеи впились мне в ногу. Несколько штук успели вцепиться в меня ниже колен, пока я не взбежал вверх по обрыву, где они не могли так легко за мной следовать. К тому времени они были уже мертвы, но я слишком спешил, чтобы стряхивать их, и это оказалось к лучшему. Когда мы обосновались в пещере, я экспериментировал с ними и открыл, что из змеиной крови и внутренних органов можно вырабатывать энергон – спасибо химическому составу их тел.
В противоположность тому, что считал Старскрим, я знал, что этот энергон токсичен, как только сделал первый же куб. Я избегал питаться им чересчур долго – я был на грани деактивации от недостатка энергии спустя дюжину орнов после аварии, потому что не хотел принимать отраву. Но я знал, что мне придется, если мы оба хотим выдержать это суровое испытание. Единственный способ, каким я мог нейтрализовать токсины – это попробовать пропускать их через фильтры, когда я их принимаю, и промывать фильтры в скудном ручье неподалеку, когда охочусь.
Я вздрогнул и выстрелил себе в ногу, когда болезненный укус оторвал меня от раздумий. И если змеи, скользящие вдоль моего пути, были симптомом, то я был как никогда близок к краху. Мне было нужно немного, но пришлось расправиться со многими, чтобы просто уйти.
Я действительно ненавидел эту планету.

Глава 3.

Меня мучила ужасная пульсирующая головная боль – как будто Рамбл долбил отбойниками по черепной коробке; и стоило мне хоть чуть-чуть шевельнуть головой, боль распространялась вниз по шее и в руку до самых пальцев. Боль была настолько сильной, что превосходила даже фантомные импульсы от отсутствующей части корпуса, и это никуда не годилось. Не обязательно быть медиком, чтобы понять, что это тревожный знак.
Мне был нужен энергон, токсичный или нет.
Прайм разместился в своем укрытии слева от меня, его голова склонилась набок – он перезаряжался. Интересно, не обустроил ли он там себе уютное местечко, потому что именно туда он садился каждый раз, когда возвращался с охоты – все те три недели, которые прошли с моего пробуждения. Место, на котором устроился я, я считал своим. После той панической атаки три недели назад, я боялся двигаться, чтобы снова не всадить камни в изуродованный бок.
Головная боль усилилась, и я пришел к выводу, что пора что-нибудь предпринять.
Нет, я не собирался заправляться той отравой, которой заправлялся Прайм. Этот вариант я оставил на самый крайний случай. Сначала я должен увидеть, что это за планета – я должен выглянуть наружу, понравится это ему или нет. Шлак с ним и его паранойей. Я ученый – и если кто-то из нас найдет другой выход из положения, то это буду я.
Конечно, где-то в глубине души я был, эммм... благодарен ему за заботу, как и за то, что он задержался на Кибертроне, чтобы забрать меня с собой. В конце концов, тот же Мегатрон даже не оглянулся посмотреть, что со мной случилось. Он не уделил мне даже взгляда – а ведь именно из-за него я поврежден так серьезно. Мне было прекрасно известно, какие слухи ходили среди десептиконов – а может быть, даже среди автоботов, о наших отношениях с Мегатроном, и я с радостью подтвержу – это всего лишь слухи. Одна мысль об этом вызывала у меня отвращение. Конечно, ходили еще слухи обо мне и Скайварпе или Тандеркрекере. Гораздо более правдоподобные – чтобы не сказать, притягательные – но это были тоже всего лишь слухи. Был еще один слух – весьма забавный, кстати, – поговаривали, что я был шлюхой всей десептиконской армии. Удивительно, но единственный, с кем меня не связывали слухи, на самом деле и был моим избранником.
Конечно, Прайм тоже слышал эти разговоры. Я бы, скорее, поразился, если бы они до него не дошли. Уверен, автоботы с презрением относятся к таким низменным вещам, поскольку ведут себя они великодушно и непорочно до омерзения. Мне повезло, что слухи начались уже после того, как я дослужился до звания заместителя командира. Даже десептиконы смотрят сверху вниз на тех, кто выслуживается собственным корпусом. Я предполагаю, что эти слухи распускали, чтобы мне досадить, но поскольку я уже добрался до наивысшей возможной должности, и никто, кроме Мегатрона, не мог бы доставить мне неприятностей, то меня это не беспокоило. В конце концов, это всего лишь сплетни – правда, некоторые трансформеры верят всему, что слышат. Например, такие наивные, как Прайм.
И все же, несмотря на это, несмотря на то, что мы сражались миллионы лет, он спас меня. Тысячи десептиконов бросили меня, даже не побеспокоившись убедиться, мертв я или нет. Один автобот остался. Какая мучительная ирония.
Тем не менее, я устал от него – его забота была чрезмерной, как и его паранойя. Он даже отказался перенести меня к входу в пещеру, и не позволил выглянуть наружу – хотя вход всегда был широко открыт, Прайм закрывал его только когда уходил охотиться. Возможно, он был открыт только потому, что Прайм был здесь и мог убить змей, если бы они попробовали вползти сюда, но все равно. Мне пора взять все в свои руки.
Точнее, руку.
Я осторожно перевернулся на правую сторону, съеживаясь от усилившейся головной боли. Тем не менее, я пока мог ее переносить, и, глядя на то, как мой корпус лежал относительно пола, я обретал уверенность в себе. У меня действительно могло получиться.
Это было изматывающее занятие, но мне удалось протащить свой корпус по полу, цепляясь оставшейся рукой и ногой за камни и выбоины, подтягиваясь и отталкиваясь ногой, чтобы уменьшить нагрузку на плечо. Я процарапал бок, но на фоне всего остального, это было скорее досадной неприятностью. Головная боль была такая, что мне казалось, что сильнее она стать уже не может. Почти час ушел на то, чтобы добраться из глубины пещеры к выходу, и учитывая то, как сильно я шумел, было удивительно, что Прайм не очнулся. Либо он был совершенно, в полном смысле этого слова, измотан, либо он всегда так крепко спал.
Как бы то ни было, но я смог наконец-то дотащиться до входа в пещеру, перекатиться на спину и высунуть голову наружу, чтобы впервые взглянуть в небо этой планеты.
Вид сине-зеленого неба напомнил об одном вопросе, который интересовал меня последние две недели. Почему здесь всегда светит солнце? Я ни разу не видел наступления ночи. Поначалу я списывал это на то, что, должно быть, темнело, когда я был в перезарядке, но через три недели я понял: нет, здесь просто не было ночи. Так могло было бы быть, если бы планета не вращалась. Но поскольку вращение необходимо для образования атмосферы, жизнь бы на подобной планете не зародилась. Змей бы не было – так что должно было быть другое объяснение.
Объяснение медленно закатывалось напротив меня – два солнца. Красное и желтое. Не то чтобы это было очень необычно, на свете есть много двойных звездных систем. Если солнца достаточно малы, или находятся на достаточном удалении, и планетарная атмосфера хорошо защищает поверхность от радиации и жара, то на планетах двойных звездных систем может существовать жизнь. Но, все равно, что-то не давало мне покоя, что-то, связанное именно с этими двумя солнцами.
Тупая боль в уставшем плече отступила, я подтянулся, выбрался из пещеры и встал на ногу, опираясь на камни у выхода. У меня это получилось, хотя при этом мне пришлось прислониться к каменной стене, оставляя израненную сторону незащищенной и открытой окружающему миру.
Камни, такие же ржаво-красные, как и сама пещера, простирались до самого горизонта. Поверхность планеты была достаточно плоской, за исключением нескольких трещин в земле, в которых, по-видимому, и прятались от солнца змеи. Я увидел маленькие витки скрученного, пожеванного металла, торчавшие над некоторыми валунами – все, что осталось от нашего корабля. Прайм не преувеличивал, когда сказал, что змеи его сожрали.
Мелкий ручей тек неподалеку, возможно, он не был иссушен солнцами лишь потому, что пролегал в тени скал, и солнечные лучи прикасались к нему лишь на несколько минут. Для змей это было хорошо, но нам вода в качестве источника энергии не годилась. И я уже понял, что красный камень в этом плане был тоже бесполезен.
Я оглянулся на солнца, постепенно садившиеся за горизонт, и почувствовал укол страха. Тут было что-то не так. Что-то очень не так.
Я посмотрел вверх на каменную стену, и с радостью заметил, что пещера располагалась очень близко к вершине скалистого обрыва. Там было много выступающих камней, по которым, невзирая на мое состояние, я мог бы забраться вверх, и хотя бы приподнять голову над вершиной. Правда, из-за пульсирующей боли в голове я был не уверен, хватит ли мне сил для этой попытки.
Но, делать нечего, я должен попытаться. Включая турбину в ноге, чтобы ускорить подъем, я начал длительное, болезненное и трудное продвижение по неровному склону. Это заняло целый цикл, и к тому времени, когда я почти дошел, я был уже в агонии. Я исцарапал больную сторону о камни, и рука, нога и вся правая сторона покрылись беспорядочной сетью порезов от камней, за которые приходилось хвататься и подтягиваться – они оказались острее, чем мне казалось раньше. Я почти достиг цели; я мог бы быть кем угодно, но только не тем, кто бросает начатое на полпути.
Только краешек солнца оставался над горизонтом, когда я наконец добрался до вершины скалы. Мне пришлось на минуту отдохнуть из-за предупреждающих сообщений, замелькавших перед оптикой. Если бы я остался в пещере, как послушный маленький калека, мне бы хватило энергии еще на неделю, но я сжег ее всю, чтобы добраться до верха этой забытой Праймусом горы. Я услышал, как Прайм внизу в панике выкрикивает мое имя – кажется, он только что проснулся и обнаружил, что меня нет. Однако я уже добрался до цели, так что мне осталось лишь поднять голову, чтобы выполнить намеченное, пусть даже Прайм в поисках меня, уже карабкался снизу, из пещеры. Мне, наконец, удалось приподняться, чтобы посмотреть на ландшафт по другую сторону горы, и то, что я там увидел, меня не порадовало.
Я и сам не знал, что ожидал увидеть. Другая сторона выглядела точно так же – за исключением того, что она не была ровной. Вершины скал торчали в небо как пальцы, собранные в группы по пять-восемь, по всему ландшафту. Они казались пустотелыми, и на сторонах и верхушке каждой зияли дыры. На какую-то астросекунду я задумался, почему они полые, и что может скрываться внутри. Только на астросекунду – потому что потом я заметил еще одну проблему.
Передо мной вставало яркое голубое солнце, а за мной – садились белое и желтое. Неудивительно, что здесь не было ночи. Вместе с голубым солнцем вставало что-то еще, и ощущение угрозы усилилось. Во всем этом было что-то очень знакомое. Я не понимал, что именно, пока не оглянулся через плечо на красное и желтое солнца, и не увидел, наконец, зловещий свод планетарного кольца, поднимающийся над ними – и тогда я понял.
Я знал это планету.
Я ненавидел эту планету.
Среди всех планет в галактике Прайм выбрал именно эту, чтобы разбиться.
– О нет... – пробормотал я, злясь на себя, и тут же моя голова упала вперед, оптика отключилась и я ушел в оффлайн от недостатка энергии.
Когда я очнулся – спустя почти орн по моему хронометру – я снова был в пещере, лежа на спине и глядя в потолок. Как ни странно, голова больше не болела – а она должна была болеть, учитывая, как мало энергии оставалось у меня перед отключением. Я быстро понял, в чем дело.
Для разнообразия, Прайм расположился на другом месте, ближе к выходу из пещеры, перекрыв вход ногой. Без сомнения, он тут же очнулся бы, попробуй я выбраться из пещеры снова. Кабель тянулся от его груди к моей, и, отходя от системного отключения, я не сразу понял, что он затеял.
Когда я разобрался, я схватил кабель и оторвал его от себя, прекращая связь. Я был не настолько беспомощным. Пусть даже я отключился от перенапряжения, это не значит, что я нуждаюсь в закачивании его энергии. Тупой, самопожертвенный идиот. Мне пришлось приложить большие, чем я рассчитывал, усилия, чтобы снова сесть напротив стены, на прежнее место.
Почувствовав обрыв связи, он поднял – нет, из последних сил повернул голову вверх и посмотрел на меня, его единственный работающий оптосенсор слегка моргал. Одна рука свернула кабель и спрятала его обратно в корпус, а вторая поднесла к губам энергокуб, в попытке восполнить то, что забрал я. Какое-то время он ничего не говорил – может быть, был слишком истощен, или слишком рассержен – или и то, и другое.
Конечно, такой крикун, как я, первым нарушил молчание.
– Приземление на эту планету запрещено, даже в такой древней спасательной капсуле должны были быть системные предупреждения – зарычал я. Он просто уставился на меня, и вряд ли мои слова загнали его в тупик – скорее, он был озадачен, а то и вообще меня не услышал.
– О чем ты говоришь? – прохрипел он, когда, наконец, понял мой вопрос. – Зачем ты это сделал? Я говорил тебе, что это слишком опасно...
– Меня ведь не съели, не так ли? – проворчал я в ответ, качая головой и меняя тему. – Я говорил тебе, что до войны был исследователем и ученым. Я уже бывал на этой планете, и, вернувшись на Кибертрон, оставил четкие инструкции, чтобы на каждую звездную карту вплоть до самой незначительной, были внесены данные: сюда приземляться запрещено. Даже ты должен был бы заметить на компьютерах это предупреждение!
Он вздохнул и пошаркал к своему обычному месту, убедившись, что на этот раз я не собираюсь никуда сбегать.
– О серой планете было еще больше предупреждений, а последняя была газовым гигантом. А до коричневой, которой не были присвоены предупреждения, мы бы не дотянули.