«Последняя Искра». Главы 1-24.

…Ступени старой деревянной лестницы уютно поскрипывали. Хэлен поднималась неспешно, придерживая хатчлинга и опираясь о шершавую поверхность перил. Пахло чем-то приятным и удивительным для обонятельных датчиков малыша, - сушеным укропом и базиликом, немножко – вяленой рыбой – такой соленый, необычный аромат. Еще – старой бумагой и какими-то ягодами, и чем-то особенным, чем может пахнуть лишь старый чердак. Над головой виднелись балясины крыши, на которых висели округлые серые домики для ос, - большей частью пустые, но в некоторых все еще теплилась жизнь. Сонные осы выглядывали из «горлышек» кувшинчиков гнезд, с недоверием поглядывая на незваных гостей, и тревожно гудели слюдяными крылышками. Поднявшись на самый верх, Хэлен поставила хатчлинга на лапки. Тот принялся озираться, хлопая защитными мембранами на оптике, счищая налипшие пылинки. Чего-чего, а пыли здесь было хоть отбавляй! Сквозь неширокое окно падал тусклый свет, - солнышко не торопилось выглядывать из-за застивших небо туч. Звуки дождя здесь звучали сильнее, шумной дробью выводя свои особенные ноты. Сикерлет прислушивался к ним, замерев. Ему казалось, что он слышит отзвуки мотора своего данички, как когда-то давным-давно. «Тррррррр» - стучал дождик. – «Тррррршрррррр» - шелестели капли, скользя по ободкам черепицы. А Вэйви мнилось, что дождь – это не дождь, а неведомые шестереночки, вращающиеся где-то внутри такой родной груди…
А вокруг раскинулось таинственное царство! Боковины чердака были покрыты досками, на которых, подвешенные за вколоченные гвозди, висели загадочные предметы – пальто и куртки, теплая шинель – видимо, еще с войны; забавным полукругом, увитым паутиной, виднелась старай, невесть откуда взявшаяся тирольская шляпа с нелепым петушиным пером, воткнутым за ободок; перо было порядком облезшим и также припорошенным пылью. Под самым потолком висела пара каких-то причудливых люстр, закутанных в тряпки, а чуть левее – «баранки» проволоки, унизанные вялеными судаками, и прочей добычей, что посчастливелось Грэгу наловить за сезон. Вэйв еще не знал волшебного слова «рыбалка», а потому с удивлением взирал на все это многообразие. Чуть дальше от рыб, у самого окна, болтались пушистые метелки трав, заботливо перевязанных за черенки. Вэйви нерешительно ткнул одну из этих ароматных вязанок лапкой – и та ответила, осыпав его целым градом мелких и колючих семян.
- Дурашка, это же укроп! – Улыбнулась Хэлен, отряхивая сикерлета, - а тот уже тянулся к коробке с книгами, стоящей на полу. Часть книг лежала рядом, - это были разнообразные журналы и ежегодники. Вэйв случайно задел стопку, и журналы посыпались на пол, поднимая облака пыли и забивая воздухозаборники. Хатчлинг звонко чихнул, неловко прикрыв мордашку лапкой.
- Ничего, бывает. – Успокоила его Хэлен.
- Я случайно… - Извиняюще пропищал тот, продолжая обследовать помещение.Впрочем, о тревогах он тут же позабыл: за журналами нашелся древний фонарь с разноцветными окошечками стекол- витражиков. Фонарь был большой и квадратный, а стекла светились разным цветом. Вэйв активировал встроенный в грудь лазер, направив луч подсветки на находку. И фонарь ожил! Хэлен обтерла боковинки ветошью, давай возможность лучику света проникнуть внутрь. Как красиво сразу стало! Блики красного, зеленого, бирюзового, золотого брызгами разлетелись по стенам, превращая заброшенный чердак из обиталища ненужных вещей в царскую сокровищницу. Вместо древней одежды – словно сами собой возникли устремленные в высь колонны, крыша обернулась граненым хрустальным куполом. Тирольская шляпа – превратилась в нарядную техно-птицу, пристроившуюся на плече какого-то странного и величественного существа – судя по всему, вельможи. А посередине…
…Посередине стоял трон. Резной, хрустальный, с золотыми вставками, он словно парил над полом. Откуда-то доносилась неведомая человеческому слуху музыка. По залу кружились тени, - крылатые, причудливые. Хэлен казалось, будто она попала в сказку, - так неправдоподобно прекрасно было видение. Вот танцующие расступились, пропуская вперед кого-то. Этот кто-то был разительно похож на ее воспитанника, -та же грудь, тот же постав плеч, та же забавная походка – но даже в ней ощущалось величие. Этот неведомый кто-то подошел к трону – и, обернувшись к собравшимся, протянула вперед длинные манипуляторы. Музыка стихла, все обратились в слух.
- Подданные мои, дети Обители Поднебесья, великого Воса! К вам обращаюсь я, ваш повелитель. Печальная новость постигла нас. Айакон пал.
Хэлен, разумеется, не могла разобрать ни слова, - тот, кто стоял у трона, говорил на кибертронском. Но было ясно, - сказанное носило горький оттенок. Так лист дикой полыни, если помять меж пальцев, словно обжигает язык своим терпким и острым запахом.
…В след за тем произошло страшное. На ее глазах купол тронного – а это был, несомненно, тронный зал – треснула. Словно в немом кино, Хэлен наблюдала, как рассыпается хрусталь, как огромные куски прозрачного камня, так похожего на стекло, падают вниз – прямо на нее. Грохот взрыва потряс стены дворца, колонны также покрылись трещинами. Собравшиеся заметались, пытаясь спастись от гибели. Кто-то взлетал вверх – но был придавлен обломками. И лишь Король хранил спокойствие. Вытянув вперед манипулятор, он активировал нечто, похожее на пушку, и выстрелил – создавая в стене дворца проход, достаточный, чтобы покинуть хрустальную клетку. Но все произошло так стремительно! Лишь горстке крылатых удалось покинуть рассыпающуюся обитель. Сам же король, перехватив на манипуляторы двух раненых, истекающих какой-то фиолетово-розовой, так похожей на кровь, жидкостью из разбитых тел, покинул дворец последним.
- Я отомщу. Отомщу.
Последние слова были скрыты грохотом. Новый взрыв положил конец дворцу, навеки похоронив оставшихся…
…Видение исчезло. Хэлен тряхнула головой. Что это с ней? Неужели это была галлюцинация? Но все было таким реальным! Словно она сама, сама была там!!!
- Голограмма. Дани показал мне… - Вэйв смущенно теребил медное кольцо от фонаря. – Прости, ба. Я не хотел.
- Ты хочешь сказать, что это – был фильм?
- Нет, ба. Это был Вос. – Старвэйв постучал коготком по стеклу.
- Что такое – Вос?
- Не знаю. Даничка говорил, что это было его царство и его дворец. Тогда я не понимал этого, а теперь понимаю.
- О… - Только и смогла проговорить Хэлен. – Так это снимал твой дани?
- Нет. Это снимал друг моего дани. Вообще-то их было трое, они все были друзья, - такие друзья, что лучше не бывает. Я сейчас не помню, как их звали, но, кажется, одного звали Тан… Тандер… я не помню! Но они были хорошие, и все-все умели летать, потому что были сикерами. Это дядя Тандер снимал, а мой дани - был вооон там. – И Вэйв указал на то место, где на голограмме был трон. – Он говорил, что «хрустальные башни навсегда в его Искре». Была война, кто-то злой захватил его царство. Я не знаю, что произошло, я еще маленький… Я только знаю, что тот, кто начал войну, был очень-очень злой и подлый, вот! А даничка не виноват! Он был героем! И он так хотел, чтобы все вернулось… Когда он вернется за мной, я обязательно полечу вместе с ним, и мы сделаем так, чтобы Вос снова был, вот! Он ведь обязательно вернется, правда, ба? Он ведь так любит меня!!! Он говорил, что когда-нибудь все будет совсем по-другому! И что ему больше не придется улетать! - Малыш сел на пол, обхватив лапками злополучный фонарь, плечики его беззвучно трепетали.
- Конечно вернется, малыш. А знаешь что? Этот фонарь – не простой, он волшебный.
- Правда? – С надеждой переспросил малыш, не отрывая мордочки от фонаря.
- Правда-правда. Давай загадаем, что твой папа… ну, то есть, дани, вернулся?
- Дани – он был как мама. – Поправил ее Старвэйв. – А как надо загадывать? Ну, чтобы точно все получилось?
- А вот так. Крепко-крепко.
-Всей Искрой?
- Всей душой! Загадай так сильно, как ты его любишь! – Хэлен погладила плечики хатчлинга и легонько сжала их.
- Я загадаю! – Старвэйв притушил оптику и замер.
«Даничка! Милый мой даничка!!! Вернись ко мне!!! Ты мне так нужен!!! Я очень, очень жду тебя!!!»
Спустя минуту Старвэйв словно прислушивался к чему-то, а затем поднял просиявший взгляд на Хэлен:
- Он вернется!!! Ба, он сказал, что обязательно вернется!!!! Правда-правда!! А можно я возьму этот фонарь с собой?
- Ну конечно, малыш. Ведь он твой!
…………………………………………
…Как холодно!
Ночь – это холод.
Холод забирается под обшивку, кусает нейросеть мелкими колючими уколами. Энергона критически мало. Нефть на исходе. Но голод и холод – не самое страшное.
Страшна сама ночь.
Бездушная, черная, беспросветная и бесконечная. Мог ли он хотя бы подумать, что миллионы ворн – ничто, один миг по сравнению с единственной ночью?
Скорчившись, он сидел у стены, обхватив ноги манипуляторами, поджав длинные чувствительные пальцы на ступнях. Крылья покрыла дымка инея, из решеток вент-систем и изо рта вырываются облачка пара. Смазка в сочленениях медленно, но неотступно густеет, шарниры теряют подвижность. Его трясет, взгляд устремлен в пустоту. Лучше бы погибнуть, еще там, в той битве.
«Варп, как ты погиб? Что сталось с тобой? Кто уничтожил тебя, кто сломил твои прекрасные крылья? Кто поверг тебя на землю, - как поверг и Старскрима, верного сотриадника – и короля? Кто? Кто заставил нас ввязаться в эту проклятую войну? Кто наполнил наши Искры ненавистью и болью? Кто разрушил наш город, обратив его в прах? Чего мы хотели все эти ворны? Мести? Сражений? Собственной гибели? Кто??? О, Варп… Кажется, лишь недавно мы соединили наши ладони. Лишь недавно совершили свой первый полет, скрепляя наши Узы. Лишь недавно я обнимал тебя, целуя твои неприступные губы, - а ты улыбался, чуть застенчиво – и чуть хищно, и вел меня за собой, туда, где звезды осенили наш союз… Где ты, Искра моя, мой сотриадник, мой бонди? Разве ради того я забрал тебя из дворца? Разве ради того разгребал проклятые обломки, раздирая манипуляторы, чтобы найти тебя – израненного, но живого? Ради этого я поклялся вечно быть рядом с тобой? Так почему, почему, почему????? Ах, Варп… Я знаю, ты бы хотел, чтобы я продолжал функционировать. Чтобы не обрывал свой полет. Знаю, ты осудишь меня. Но я решил. Да, я решил. Забери меня с собой, Варп. Забери, прошу. Я так хочу к тебе…»
…Системы связи ожили, послушные приказу. Сухой треск помех заполнил тишину.
«Я знаю, Варп. Это не будет больно. Это не может быть больней, чем сейчас. А знаешь что? Я буду думать, что ты рядом. Со мной. Ты ведь будешь рядом, когда я полечу? Правда, Варп? Ты ведь не оставишь меня? Скажи, что не оставишь… Потому что я… мне… так страшно…»

Все-таки, причудливая это штука – судьба. В нее можно не верить, можно быть абсолютным циником, и подходить ко всему с точки зрения сухой логики и расчета. Но рано или поздно произойдет что-нибудь этакое, что разом перепутает карты, выворачивая все наизнанку, - и рушатся расчеты, и логика, и построения. Говорят, лишь люди, - этот странный, склонный к мистицизму и прочей необоснованной чуши, народ, - верят в то, что где-то что-то решается за них. Расе трансформеров это чуждо. Во всяком случае, в большинстве своем. К чему пустые суеверия, когда весь ход событий так легко можно просчитать…?
…Или просчитаться?
Оптимус Прайм мерил шагами кабинет. Для стандартного человека этот огромный зал скорее напомнил бы о футбольном поле средних размеров. Но для последнего из рода Праймов это помещение было единственным местом – кроме личного отсека, разумеется, - где он мог побыть наедине сам с собой, и поразмышлять. Прежде он находил особое удовольствие в свободном полете мысли. Сухая логика успокаивала, он находил ее почти уютной. Ведь так приятно, когда все известно, когда можно спокойно оперировать фактами, не забивая процессор ненужным, излишним беспокойством и тревогами?
Но с некоторых пор что-то да изменилось. Что-то такое-этакое, отчего мыслить спокойно не получалось. Ощущение чего-то незавершенного, ошибочного все более захватывало непоколебимого Оптимуса, заставляя его все чаще откладывать подзарядку. Лицевая пластина его хранила непроницаемое выражение, как и прежде. Но вот что скрывалось за ней – было абсолютной противоположностью. Беспокойство было въедливым, оно грызло внутри, подобно техно-червю. Оно свербило, оно подбрасывало странные доказательства, указывая на ошибки, оставляя глубокие червоточины на столь мастерски вылепленной личине.
Это было неприятно.
Шаг, другой, третий. Поворот. Вновь шаги. И еще. И еще.
А, шарк бы все побрал…
Лидер автоботов маялся.
Остановившись, он обернулся в сторону стоявшего у дальней стены невысокого продолговатого сейфа. Губы Оптимуса едва уловимо дернулись. Ах, если бы он мог понять. Сложить все в единственно верном порядке… Но в чем же загвоздка?? В чем???
Открыть сейф – так просто. Касание пальца, личный код – и прочная дверь легко скользит в сторону, открывая его взгляду знакомую колбу. Золотисто-красный свет бьет в оптику, заставляя невольно морщиться. Ощущение ПРИСУТСТВИЯ становится нестерпимым, а вместе с ним – и чувство боли, и чего-то еще, изводящего, неприятного.
Статуэтка оказалась куда интересней, чем он мог предположить, - и куда страшней. Необъяснимая находка, шутка Праймуса, - или его расчет? Или то была особенность всех представителей древнего рода, позволяющая – выжить, не оборваться династии?..
Оптимус всмотрелся в переплетение тонких трубок и проводов. Содержимое емкости из киберпласта тревожно мерцало, отбрасывая блики на безупречную сине-красную броню.
- Как же тебе удалось?.. – лидер автоботов машинально озвучил свои мысли. Манипулятор сам собой дернулся, потянувшись к таинственному, почти сакральному свечению.
«Не ты» - пришел ответ, далеким, тихим шепотом, словно эхо, возникнув где-то в подсознании. Голос звучал отстраненно, и как-то так холодно и ровно, что заставило Оптимуса мысленно поежиться.
- Что? – Переспросил он, сам того не желая. Проклятый свет заполонял разум Лидера, вновь возрождая тревогу.
«Не ты победил. Не ты.»
- Кто же, если не я?
«Те, кого ты восхваляешь и презираешь»
- Зачем ты выжил??? Зачем??? – Оптимус говорил почти шепотом, но ему самому казалось, что он кричал.
«Я мертв, Оптимус. Мертв. Как и ты»
Ответ полоснул по Искре, полторы тонны кулака Прайма со всей силы впечатались в стену.
- Ты лжешь!!!
«Нет, Оптимус. Моя слабость была лишь в том, что я не смог защитить свой народ. А ты – до сих пор боишься признаться в своем поражении»
- Да как ты….
«Люди выиграли эту войну, Оптимус. Те, кого ты считаешь рабами. Посмотри на меня. Разве твои воины сделали это со мной? Где остальные, Прайм? Где – твой народ? Ты позволил уничтожить нас. Наш дом. Наши знания. Нашу культуру. Война выжгла твой процессор. Жива ли твоя Искра, последний из Праймов? Или обратилась в пепел? Ты так привык считать нас врагами, что позволил уничтожить все, что было… Разве не об этом говорил тебе Сэнтинел?»
- Сэнтинел предал все, во что верил.
«А во что верил ты, Оптимус? Во что верил – до того, как погиб? Матрица Лидерства не может воскресить Искру. Она может вернуть жизнь – но не тебя. Нет Оптимуса. Есть только корпус»
- Ты лжешь, ты всегда был и остаешься трусом и лжецом – даже после деактивации!
«Да, Оптимус. Я – лжец. Но я солгал лишь один раз – дав обещание оберегать и хранить Вос. И я не смог его сдержать. Я знал, что не смогу. Но я его дал… Потому что так было нужно. А ты? Какое обещание давал ты, а, Орион Пакс?»
…Дверь сэйфа захлопнулась. Раздраженно прошипев что-то, Оптимус отшатнулся прочь, и без сил опустился в кресло.
Это было невероятно. Невозможно. Нелогично.
Но это – было.
Уничтожить бы его. Потушить. Окончательно. Чтобы не слышать этого тихого и вкрадчивого, полного какой-то абсолютной горечи – и, одновременно, такого равнодушного голоса…
- Прайм? – Двери кабинета скользнули в стороны, пропуская гибкую фигуру Сайдсвайпа. Диверсант нерешительно замер в дверях, опершись концами мечей о пол. Прайм окинул его взглядом, отметив, как изменилась его лицевая пластина. Рэтч, кажется, говорил, что у Сайда проблемы, но какие именно – не удосужился уточнить. Или, как всегда, предпочел умолчать, открестившись врачебной тайной? В любом случае, с Сайдом что-то было не так. То ли движения утратили прежнюю уверенность, то ли оптика казалась более тусклой… Да и общее выражение лицевой пластины выдавало какую-то внутреннюю депрессию.
- В чем дело? – Устало переспросил Оптимус, продолжая изучать взглядом мечника. Что же могло так его измотать? На базе тишина, особых происшествий не было. Обычная рутина. Хотя кто его там знает.
- У нас сигнал, Оптимус.
- Какого класса?
- Десятого. Он не назвал себя, но есть все основания полагать, что это Тандеркрэкер. И… он вышел на связь.
- Что значит – «вышел»?
- Он использовал нашу частоту. – В голосе Сайда возникли неприятные, шипящие нотки, словно в системе голосовых модуляторов внезапно произошел кратковременный сбой.
- Немыслимо. Причина?
- Он заявил о своем требовании.
- Каком? – Оптимус сухо хмыкнул.
- Он хочет, чтобы ты его убил, Оптимус. Сам. Пристрелил, чтобы не мучился.
Прайм зашипел вент-системой.
«Что это? Почему?.. Какого шарка?..»
- Откуда пришел вызов?
- Из Казахстана. Приграничная территория. Есть предположения, что он там скрывался долгое время.
- Хорошо. Это его единственное требование?
- Нет. Он хочет деактивироваться во время полета.
- Сикеры… Шарковы птицы. – Бросил Оптимус, вздымаясь из кресла.
- Прайм… - Сайд кашлянул вент-системой.
- Да?
- Раз выжил один – существует ли шанс, что кто-то… еще мог остаться?
Прайм бросил на него равнодушный взгляд и, не удосужившись ответить, покинул помещение кабинета.
«Ты не мог погибнуть. Я – мог бы. Но ты сильнее меня. Всегда был – сильней…»
……………………………………………..
«Блеск крыла – и танец ветра
Разрывает тишину,
Я ищу тебя, - да где ты?
Мне не выжить одному.

В этом мире, чуждом, странном,
В поднебесии чужом,
Не повинный – не оправдан
Страшным праведным судом.

Алтарем служили звезды,
Обвенчав нас навсегда.
Так прекрасен и серьезен
Был со мною ты тогда.

Тенью став в обличье смерти
Навсегда покинул ты
В той проклятой круговерти
Той Проигранной войны.

Но сейчас, в последнем танце,
Я вернусь к тебе, туда,
Пусть нас снова обвенчает
Смерть, полет и высота…»
…………………………………………….
Силуэт сикера четко выделялся на фоне блеклого степного неба. Черная точка кружила в воздухе, заламывая какие-то странные виражи. Что-то было неправильное в этом страшном танце, что-то, отчего казалось, будто там, словно под куполом большой Каонской арены, кто-то горько прощался с чем-то, отчаянно вытанцовывая кульбиты и па – перед последним прыжком.
Оптимус стоял, трансформировавшись, неподвижно следя за этим полетом.
Время было назначено. Оставалось еще два клика.
Оптимус был один. Таковым было требование этого, очевидно, лишившегося рассудка сикера.
Рэтчет, Сайд, Би и остальные остались на местном филиале НЭСТ, ожидая своего Лидера – и командира. Это был вызов ему, и никто не посмел – да и, сказать по правде, не желал наблюдать за казнью. Как правило, десептиконов, если их удавалось отследить, убивали на месте – холодно и спокойно. Помещать в тюрьму пленных врагов считалось опасным расточительством. Но, чтобы бывший враг сам попросил о казни… такое было впервые, и вызвало даже не столько удивление, сколько какое-то неприятное щемящее ощущение. Каждый на базе понимал – эта просьба была не признанием поражения. Это была месть. Вызов совести Прайма.
Сложив манипуляторы на груди, Рэтч отстраненно смотрел в окно. Как поступит Оптимус? Прежний Прайм никогда бы не смог сделать этого. Прежний Прайм сумел бы отыскать множество самых разумных и убедительных причин и поводов, чтобы не опуститься до убийства едва ли способного защититься врага. Но прежнего Оптимуса не было. Он навсегда остался в том лесу, а вместо него, воскрешенный Матрицей Лидерства, вернулся кто-то другой, - безупречный, равнодушный, непоколебимый в своей рассудочной холодности. Для Рэтчета Оптимус всегда был и оставался Орионом Паксом, - каким он его повстречал когда-то давно. Этого, нового, Оптимуса мудрый медик называл своим другом, скорее, по привычке. Если бы знания могли вернуть все на свои места - возможно, все было бы иначе? Не было бы убийств, не было бы победы, да. Но, возможно, выход был куда ближе и проще, чем они тогда полагали?..
Рэтчет вздохнул.
Как бы сейчас поступил Орион? Как поступил бы с этой кошмарной просьбой?
«Загнанных лошадей пристреливают» - так любят говорить люди.
«Истина» - Сказал бы Оптимус Прайм.
«Чушь» - ответил бы Орион Пакс.
«О, Праймус…» - прошептал про себя медик, бросая взгляд на Сайда. Тот сидел у стены, нервно кусая дентопластинами лезвие меча. Странная привычка, появившаяся у него относительно недавно, - после того, как на его глазах застрелили Кью. Что же тогда произошло такого, о чем он не знал? Группу десептиконов, взявших их в плен, уничтожили. Согласно официальным сводкам. Сайд сражался с Баррикейдом. Потом начался обстрел. Сумел ли он довершить начатое? Согласно той же документации, Баррикейд был также уничтожен. А вод Сайд… Каким страшным было тогда его лицо! Покрытый копотью, перемазанный чужим – и своим энергоном, с пустым, отрешенным взглядом. Ах, он старый дурак. Он должен был сразу понять, в чем дело!
Тяжело ступая, Рэтч подошел к Сайду, и тронул того за плечо. Мечник поднял на него оптику, в которой металось что-то, неподвластное пониманию.
- Болит? – Поинтересовался Рэтчет, незаметно подключая один из диагностических разъемов к шее диверсанта.
Тот кивнул - едва заметно, но достаточно, чтобы тот понял.
Медик раскрыл полевую аптечку, и, выудив из блистера капсулу транквилизатора, постучал согнутым пальцем по подбородку серебристого бота. Тот послушно открыл рот. Рэтч открыл оболочку, высыпав на глоссу Сайда кристаллы.
- Сейчас станет легче.
Сайд поежился. Лекарство отозвалось холодом и покалыванием – на глоссе. Глотнув, он отправил порошок в топливные емкости, где тот свободно соединился с энергоном, распространяясь по системам. Спустя клик в процессоре стало как-то спокойней, а боль отступила куда-то, растворяясь в искусственной тишине. Откинув шлем, Сайд позволил медику довершить манипуляции.
- В следующий раз – не молчи. – Рэтч легко погладил узкое плечо.
Сайдсвайп кивнул, прикрывая оптику.
………………………………………
Точка приближалась.
Оптимус мог рассмотреть узкие крылья, тонкую иглу корпуса, блеск кокпита – и полосы синей краски на обшивке. Сотриадник Старскрима летел прямо на него, окончив свой прощальный, - теперь Прайм не сомневался в этом, - полет. Щелкнули карабины, активируя прицел. Глухо загудел накопитель заряда.
Один выстрел. Только один.
СИкер летел молча, словно нацелившись своим носом в искру Прайма.
Легкая тень – призрак чего-то давнего, что осталось за гранями памяти.
Ближе.
Еще ближе. Еще.
«Пора!»
..............
«Это ведь не больно, Варп? Ответь мне, любовь моя, - это ведь не больно? Пусть все это закончится, наконец. Пусть все исчезнет. Ты встретишь меня ТАМ, - я знаю. Ты летишь рядом. Я вижу тебя, не оставляй меня, только не оставляй, не сейчас…»
Тандеркрэкер видел Прайма, стоявшего внизу, на пыльной степной дороге. Видел жерло устремленной на него пушки. Видел синеву закипающего плазменного заряда.
Призрак Скайварпа летел параллельно ему, прозрачный, словно стекло. Или ему только чудилось? Системы вопили о нехватке энергии. Только бы дотянуть, только бы… Прайм – автобот. Скольких они казнили? Что ему этот выстрел? Лишь бы не умереть на земле, принять деактивацию в воздухе – достойно, как и следует сикеру. Спокойная смерть, несущая свободу. Варп ждет его, пусть – там, но ждет. Единственный шанс расплатиться со всем. Нужно лишь набрать достаточную скорость, и тогда, пусть уже безжизненный, его корпус рухнет на Прайма, мстя за тех, кого он потерял – навсегда. А пущенная за мгновение до смерти ракета довершит дело, стерев из списка живых того, кто уничтожил – вольно или невольно – его родной город – и планету…
«Не делай этого» - Голос Варпа коснулся его. – «Это ошибка!»
«Нет, любовь моя. Это последнее, что я могу. Ради – тебя…»
«Тогда это сделаю я.»
Призрак исчез. В тот же миг что-то случилось… Словно крылья утратили опору. Лишь на миг – но этого было достаточно.
Полет оборвался.
Нос истребителя как-то беспомощно клюнул вниз, отклонившись от цели. Сине-серебристый корпус F-22 завалился на бок, превращая стремительный бросок – в падение. Тандер вскрикнул, запуская частичную трансформацию, чтобы не допустить страшного. Высота была слишком большой, чтобы уцелеть при падении в альтмоде. Не такой смерти он хотел, не о том он мечтал.
«Только не на земле!!!»
Энергия иссякла. Напрасно он пытался запустить двигатели. Турбины молчали. Оптимус, небо, земля – все смешалось. Взмахнув длинными манипуляторами, сикер рухнул на каменистую почву, взметнув облако пыли. Не успевшие сложиться как надо крылья обратились в обломки, от ужасного по своей силе удара броня треснула. Закоротила проводка, вспыхнуло пламя. Боль полыхнула изнутри, - но сил кричать не было.
«Варп, зачем??? Зачем??????»
«Ты должен жить, любовь моя. Ты должен».
………………………..
Прайм так и не выстрелил.
Не успел.
Сикер завалился на бок – и, увлекаемый собственной тяжестью, рухнул на землю. Все закончилось слишком быстро. Запахло гарью, едкий дым поднялся с земли, указывая на место падения.
«Ты мертв, Прайм, как и я».
Слова всплыли в памяти против воли.
Опустив оружие, и деактивировав его, Оптимус направился в сторону горящего самолета, на ходу доставая огнетушитель.
…Он лежал, среди камней и вывороченной пустынной почвы, в воронке. Лицевая пластина была опустошена – и абсолютно бездвижна. Энергон заливал землю, пламя охватило моторный отсек. Тонкие лопасти крыльев являли собой оплавленные ошметки. По изящному корпусу пробегала дрожь.
- Ты слышишь меня? – Прайм склонился над поверженной птицей. Спасительная пена поглотила пламя. Манипулятор Оптимуса потянулся вперед, коснувшись лицевой пластины истребителя.
Впервые за свою жизнь он видел врага – вот таким.
…Добить? Уничтожить?...
Как все просто – в бою. Когда знаешь, кто прав, кто виноват. Когда так уверен, что аждый удар – оправдан, что смерть - единственная гарантия выживания.
..Взгляд скользнул по груди, зацепившись за крохотный знак на предплечье – древний узор, знак Уз. Поперек шла глубокая трещина, словно оставленная чьими-то когтями.
Истребитель активировал оптику, губы его, образующие подобие «клюва», дрогнули.
«Варп!» - Прошептал он – на выдохе. И улыбнулся.
«Шарк бы тебя побрал» - Выругался про себя Прайм, перекрывая поврежденные топливопроводы. Сикер выпал в офф, корпус обмяк.
Подняв поверженного врага на манипуляторы, чертыхаясь про себя, Оптимус зашагал в сторону базы.
«Только попробуй мне деактивироваться, летун шарков».
……………………….
Рэтчет отстраненно смотрел в окно.
Заметив знакомую фигуру, медик, было, помянул Юникрона… и только тогда заметил чей-то безжизненный корпус, безвольно свисающий у того с манипуляторов.
«Рэтч, шарк бы тебя побрал! Где ты?»
«Иду, иду я, чего раскричался?» - Ответил по внутренней связи ученый, машинально проверяя наличие инструментов.
Губы его тронула чуть заметная улыбка.
«Орион!»
- А вот и Кэлли. – Хэлен поспешила навстречу запыленной «тойоте». Прижавшись клювиком носишки к стеклу, Вэйви с любопытством – и страхом следил за тем, как открывается черная дверь автомобиля, как на покрытую сырой листвой дорожку спрыгивают чьи-то тонкие ножки в красных резиновых сапожках и коричневых в полоску колготках. Он впервые видел человеческих хатчлингов, - вот так, вживую (телевизор не считался). Взрослые – это одно дело, с ними можно поладить, а вот хатчлинг? Да еще и фемочка? Ой-ей. Даничка говорил, что все фемочки – они… ну, другие. Совсем-совсем. Неужели это так?..
Тем временем девчонка окончательно выбралась из машины. В одной руке она сжимала зонтик, в другой – тяжелую, но по росту, сумку-рюкзачок. Длинные косички цвета ржи спадали на плечи, короткая челка топорщилась. На носике блестели очки, - Вэйви уже знал, как называется это приспособление, чтобы оптика людей видела лучше. Короткое пальто цвета шляпки гриба, лохматый шарфик – довершали образ. Девчонка ловко прошлепала по лужам, затем с радостным визгом кинулась к продрогшим курам, и принялась их гонять, вереща.
Старвэйв спрятался за занавеску, боясь себя обнаружить. На плечико сикерлета легла ласковая ладонь, погладила крылышки.
- Что с тобой, Вэйви, сыночек? Ты что же, боишься?
Тот помотал головой, и зажмурился.
- Все будет, хорошо, малыш. Помнишь, о чем мы с тобой говорили?
- Да, мамочка. Нельзя царапаться, нельзя драться, нельзя кусаться, нельзя хулиганить, нельзя, нельзя…
- Мы говорили о том, что Кэлли – хорошая девочка. Ей всего пять лет, она сирота, у нее нет родителей. Она не станет тебя обижать, - но и ты не обижай ее тоже. Ты же мальчик!
- Ну… да. – Вэйви потупился. – Мааам…
- Что, птенчик мой?
«Птенчик» нахохлился и прижался к Сью.
- А она надолго приехала?
- Не знаю, солнышко. Возможно.
Вэйви зацепился коготками за край халата, и опасливо взглянул в окно. Девочка оставила кур в покое, и переключила свое внимание на россыпь опавших яблок под старой яблоней, росшей под окном. Она хватала красно-желтые паданцы, и ловко набивала ими кармашки пальто.
- Вот видишь, малыш, она хорошая девочка.
- Но ведь ты говорила, что я – у тебя самый хороший! – Обиженно засопел сикереныш.
- Так и есть, мой маленький. Ты самый лучший! Я только хотела сказать, что Кэлли – не злая, она шустрая и веселая.
Сью взяла малыша на руки, и тот, вроде успокоившись, вновь прилип к окну.
«Шустрая и веселая» Кэлли тем временем обнаружила, что карманы набиты до отказа, и яблоки прятать больше некуда. Вздохнув, она встала, обернулась, чтобы посмотреть на дом. Глазки ее встретились с горящими, выпученными от удивления алыми угольками оптики малютки-десептикона. Тот аж раскрыл клювик от удивления. А Кэлли…
…Кэлли зажала лицо ладошками и завизжала. Да как! Личико ее побледнело, на глаза навернулись слезы.
- АААААААААААААА!!!!!!!!! Чудовище!!!!!!!!! Там – чудовище!!!!!!!!! БАБУШКААААА!!!!!!!!!
И – бросилась прочь, чтобы спрятаться в складках пальто Хэлен, ведущей разговор с каким-то мужчиной в грязно-сером пиджаке, - указывая в сторону окна.
Вэйви испуганно и недоуменно мигнул диафрагмой линз, и прижался всем тельцем к Сью.
- Мамочка… Что за чудовище?? Почему она так закричала?
- Не знаю, малыш. – Та, предчувствуя истерику, принялась успокаивающе ласкать крылышки. Эти прикосновения обычно помогали успокоить ее Птенца. Поможет ли сейчас? Вэйви еще маленький, - но отнюдь не глупый. И если он поймет….
- Ма…. Почему ты мне врешь? Ты же говорила – врать нехорошо! Она испугалась меня, да??? Это я – чудовище????
- Что ты, мой сладкий. Ты у нас очень красивый малыш.
- А почему тогда она испугалась??? Я урод, да? - Вэйви продемонстрировал маме свои тонкие когтистые лапки. Пошевелил металлическими пальчиками с «иголками» на конце. Капельки омывателя стукнули об ладошки.
Сью погладила маленькую – не больше половины ее собственной ладони – лапку, «пожав» каждый пальчик. А пальчики у Вэйви располагались чуть иначе, чем у людей: их было пять, но вместо мизинца находился второй «большой палец». Это позволяло мальку удобно хватать любой предмет, что попадал в поле его зрения, а еще можно было так здорово повисать на перилах, - очень, очень удобно! Вообще, если бы дани видел своего Птенца, он бы отметил, что тот хорошо сложен, и впоследствии обещает стать красивым и нежным сикером, ничуть не уступающем по стати своему царственному создателю. От дани Вэйв взял все, что только возможно. А от опи… Тут ТНК, похоже, хранили немало сюрпризов. Кое-какие из них уже начали пробуждаться, создавая причудливую смесь беззаботного Маленького Принца – и серьезность и проницательность юного телепата…
- Просто она не видела таких, как ты. Ей понадобится время, чтобы привыкнуть. Но я уверена – когда она поймет, какой ты умный и добрый, она обязательно подружится с тобой! – Хэлен поцеловала переносицу сикерлета. Тот икнул, пытаясь зарыться под халат, поближе к теплой маме.
- Но вот вы… вы же меня не испугались? Когда нашли меня?
- Не испугались. Мы сразу поняли, что ты – наш малыш.
- А почему она назвала тетю Хэлен бабушкой? Она же моя бабушка!!
- Ну… - Сью внимательно-внимательно взглянула в насупившуюся мордашку хатчлинга. – Дело в том, что Хэлен – ее двоюродная бабушка.
- Это как?
- Ну, вот смотри. Если бы у твоего дани была дани, кем бы она тебе приходилась?
- Она была! Дани говорил! Я не помню ее имени, но она была Старшей королевой Воса! Дани рассказывал, что она была строгой, но очень мудрой. Она – моя гранд-дани!
- А теперь представь, что у нее была сестра.
- У нее не было сестры… - Пискнул Вэйв.
- Ну а если бы была? Просто представь. А у этой сестры был бы Птенец, а у этого птенца родился бы свой птенец, - вот такой же непоседа, как ты, - то для этого вот птенчика твоя гранд-дани была бы двоюродной гранд-дани. Теперь понял, мой хороший?
- Значит, Хэлен – не родная бабушка этой Кэлли?
- Нет, она родная, но только наполовину.
- А для меня?
- А для тебя – родная!
- Но ведь я… родился не у вас…
- А это не имеет значения. Ты – наш родной малыш, и мы гордимся с папой тем, что ты у нас есть! А значит и бабушка тебе родная.
Сикерлет просиял. Сью вытерла мордашку, и улыбнулась в ответ, любуясь этим металлическим комочком. Как он забавно улыбается! Клювик чуть приоткрыт, боковые пластинки «губ» приподнимаются, обнажая остренькие дентопластины. Дуги «век» изгибаются вверх, подчеркивая улыбку. Десептиконы, автоботы.. какая чушь! Вот он, маленький славный птенчик. Как можно повесить на него никому не нужный ярлык??
Удивительно, но она и вправду научилась видеть в своем приемном сынишке особенную красоту. То, что людям казалось странным и устрашающим, - для нее выглядело совершенно другим. Чарующим, привлекательным, милым.
- Маленький Принц. – Прошептала она, обнимая его. – Мой Маленький Принц…
……………………………………….